Ревную ли я? Нет. Гаррет со мной, он находится под моим контролем, под моей опекой, он мой. Это помогает мне сохранять спокойствие даже когда разговор заходит о его прошлом. Тем не менее, мне неприятна эта тема, это неуместное сравнение моих блинов с блинами его жены, которая не расстроилась из-за исчезновения супруга – сразу же увлеклась новым романом, не трудясь скрывать свои отношения. Наверное, она была напугана первое время. Скорее всего, волновалась. Но где-то в глубине своей души она испытала предательское облегчение от исчезновения Гаррета, ведь если он исчез, значит, не будет никаких неловких разговоров о разводе, никакой дележки имущества и нервотрепки. Они оба не хранили друг другу верность, жили во лжи, вечерами разыгрывая любящих супругов, а уже утром расходясь по своим пассиям. Любовника жены Гаррета зовут Майкл, ему сорок лет, он частный предприниматель и владеет сетью собственных кулинарий. Видный человек, живущий в достатке и умеющий ухаживать за женщинами. Я слежу за ходом расследования, поэтому у меня есть их фотографии – довольно интимные, настолько, что не спутать любовные отношения с дружескими. Их связь длится уже довольно давно, насколько я могу судить, и мне даже не обидно за Гаррета. Он поступал ничем не лучше, он был неправ, но все это уже в прошлом. Оно блекнет день ото дня, оно не определит его будущее, потому что теперь над ним властен я, а не он сам. Что до его жены, то хорошо бы ему действительно забыть о ней. Может быть, я позволю ему встретиться с ней, но к тому моменту он уже не захочет быть с ней, она будет противна ему, в итоге он уйдет сам. Он уйдет ко мне, я точно знаю это.
Ну а пока…
Я ем блинчики неторопливо и не могу справиться с ассоциациями. Наш диалог сложился не в лучшую сторону, поэтому мы оба несколько неловко молчим. Гаррет наверняка думает о своей прежней жизни, в очередной раз прокручивает в голове какие-то события, пересматривает свое поведение. Он вспоминает о своих родителей, которых посещал недостаточно часто, потому что в своем плотном графике из работы и измен не находил для них времени, разве что звонил пару раз в неделю спросить, как у них дела. Вспоминает о своей супруге, как она по утрам жарила ему пресловутые блинчики на завтрак, но он, конечно, не может знать, что, проводив его на работу, она поднималась к соседу Майклу в одном халатике, под которым не было ничего. Я этого тоже знать не могу, но смысл итак ясен. Вся жизнь Гаррета – это ложь. Игра в нормальность. Спектакль, который он и его окружение ставили изо дня в день, неустанно, потому что не знали, что можно жить иначе и как изменить свою жизнь в лучшую сторону. Несчастные, потерянные люди, считающие себя самодостаточными, а на деле такие убогие и глупые…
- Там ты никому по-настоящему не нужен, - говорю я, подводя итог этого разговора. – Ты нужен только мне, Гаррет.
- А родители? – тут же спрашивает он, подтверждая мои догадки.
Молчу и допиваю свой кофе, оставляя тарелку и кружку на стул. Смотрю на него внимательно, а он торжествует.
- Что, нечего сказать? То-то же.
- Ты встречался с ними не больше двух раз в год, - хмыкаю в ответ, возвращая шпильку – наверное, теперь его мучает чувство вины из-за невнимания к родителям. – На примерного сына ты не похож.
- Тем не менее, я их сын и они переживают.
- Они переживут, - негромко возражаю я, закрывая глаза – на меня неожиданно накатила страшная усталость.
- А твои что? – спустя паузу спрашивает Гаррет, словно бы переводя разговор в более мирное русло.
А что мои? Мои родители давно и бесповоротно мертвы, но даже при жизни они едва ли были примером для подражания. Когда-то давно я любил их той самой беззаветной и искренней любовью маленького ребенка, которому кажется, что мама и папа могут все на свете, они все-все знают и обязательно защитят, научат поступать правильно, подскажут и поддержат. Но все иллюзии когда-нибудь развеиваются, моя рассыпалась довольно быстро. Своих родителей я запомнил постоянно занятыми. Отец всегда пропадал на работе, часто отправлялся в командировки, домой возвращался поздно вечером и едва ли обращал на меня свое внимание. Он давал мне деньги, считая, что сможет таким образом выполнить свой отцовский долг, но не понимал, как на деле мне необходима была его любовь. Мать же никогда и ничем существенным занята не была, она проводила время праздно, много читала, играла на пианино и встречалась с подружками. Она учила меня быть настоящим аристократом, беречь свой род, подсказывала, как поступать в той или иной ситуации. Я любил маму. Мне нравилось слушать, как она читает вслух свои романы, как она создает музыку своими нежными руками. Мне даже было по душе просто смотреть на нее, любоваться ее изяществом и женственностью. Но ее любви я тоже не ощущал.
Когда они погибли, я не плакал и не страдал. Я не чувствовал ровным счетом ничего, кроме растерянности – когда ты теряешь всех, кто управлял твоей жизнью, довольно сложно осознать необходимость принятия самостоятельных решений. Но у меня получилось. Получив долгожданную свободу, я научился управляться ей, обрезал все прошлые связи, разорвал ненужные знакомства, буквально умер и переродился в того, кем я являюсь теперь. И я, черт возьми, ни о чем не жалею и ни о чем не горюю.
- У меня их нет, - отвечаю я прохладно, но спокойно.
- Оу… - выдыхает Гаррет и смотрит на меня с сочувствием. – Прости.
- Все в порядке, - честно говорю я, успокаивая его неловкость. – Это было давно.
- Ты не скучал? – негромко спрашивает он, рассматривая меня с неясной жадностью – хочет развести на эмоции и откровенность? Мило.
- Я не помню, - это чистая правда, те времена словно выветрились из моей головы, оставшись в памяти лишь фактом, словно это произошло не со мной вовсе.
Гаррет берет меня за руку, а я сплетаюсь с ним пальцами и едва заметно улыбаюсь. Стокгольмский синдром развивается за счет сочувствия жертвы к своему насильнику, так что мы определенно движемся в правильном направлении. Он уже изменился и проникся ко мне, теперь самое главное – это удержать его в таком состоянии, чтобы мозг, наконец, воспринял подобную связь нормой. И теперь я не исключаю секс из способов добиться результата. Красноречивое возбуждение Гаррета прошлым вечером практически дало мне зеленый свет. И это, надо сказать, изрядно меня радует.
Притянув Гаррета к себе, я обнимаю его. Крепко веду ладонью по его спине, а он тихо дышит мне в шею и доверчиво прижимается. Вот так, мой мальчик, именно так все и должно быть. Мы неторопливо целуемся – мы делаем это как любовники, медленно и естественно, словно изучив друг друга вдоль и поперек. Я ерошу пальцами волосы на его затылке, притягиваю к себе ближе, не позволяя отстраниться, а он, впрочем, и не пытается, гладит по спине ладонями и льнет ближе. Что ж, мы вернулись к правильному течению этого дня.
Или нет.
- Почему ты спросил о Кире? – спрашивает Гаррет позже.
- Ты первый заговорил о ней, - напоминаю я буднично, в моих интонациях сквозит скука, хотя на деле мне тревожно – я не хочу портить этот день правдой, хотя в моих планах, безусловно, имеется этот пункт.
- Почему ты спросил, люблю ли я ее? – упорствует он, не удовлетворившись моим ответом.
- Мне было интересно, - пожимаю я плечами, прижимая Гаррета к себе ближе.
- Ты ревнуешь? – он заглядывает в мои глаза, и я улыбаюсь ему в ответ.
- Безумно, - шепчу я с лукавством.
- Нда? – Райс подозрительно щурится, даже не подозревая, какой он в этот момент красивый.
- Конечно, - подтверждаю я и, немного подумав, все же поднимаю нежелательную тему. – Я был серьезен, когда говорил, чтобы ты забыл ее.
- Тем не менее, пока я здесь, она все еще моя жена, - показывает Гаррет мне свое кольцо.
- А она снимает свое, встречаясь с любовником, - парирую я и напряженно жду его реакции.
Чем быстрее мы оборвем эту связь, тем легче будет построить новую. Все правильно.

Ее измены – мой козырь. Разумеется, я планировал разыграть его, но немногим позже, когда выдастся подходящий момент. Но теперь, когда Гаррет знает, мне интересно за ним наблюдать. Изменяя ей, он чувствовал себя мужественнее, весомее, правее – это свойственно мужчинам, считать себя лучше остальных людей. Как и женщины, они полны комплексов, но вместо того, чтобы бороться с ними и сетовать, мужчины предпочитают прятать их и самоутверждаться любыми способами. У Гаррета был свой собственный. Теперь, когда он узнал, что его тоже дурачили, его гордость задета, и он наверняка поминает соседа дурным словом, прикидывая, чем он мог прийтись его жене по душе. Гаррету невдомек такое поведение жены – он ведь красив, умен, неплохо зарабатывал и, в общем-целом, был неплохим мужем. О своих проступках он сейчас думает в самую последнюю очередь. Она ведь о них не знала, так к чему их учитывать? Он ее не любит, но ревнует, потому что жена всегда казалось ему придатком к собственной жизни – такая же надежная как любимый халат, а тут оказалось, что его халат может надеть сосед из двести седьмой квартиры. Неприятное открытие, очередное разочарование в том прошлом, которое казалось ему безоблачным в первые дни, проведенные у меня в гостях. Правда не всегда удобоварима, Гаррет. Тебе еще не один раз придется смириться с этим, еще не единожды ты столкнешься с суровыми житейскими обстоятельствами, которые останется только принимать. У тебя попросту нет иного выбора. Прости, но мне нравится твое разочарование.
Люди всегда уверены в собственной исключительности. Даже самые неуверенные, закомплексованные и деланно несчастные люди часто задаются вопросом «А чем я хуже?» Разница лишь в том, что одни люди готовы сражаться за свою исключительность, доказывать ее всеми правдами и неправдами – дома, на работе, в постели, везде, а другие лишь предаются праздному самобичеванию и не сражаются за самих себя. Первые предсказуемо добиваются больших успехов, вторые ждут толчка или человека, который разубедит их и перестроит жизнь так ладно, что все образуется само собой. Первые правы в своих убеждениях, а вторые обманывают себя, обреченные на никчемное существование до самой смерти. Гаррет уверен в собственной исключительности и он, к счастью, относится к первому типу людей – мне это только на руку, ведь такие люди интереснее и приятнее, другие же ломаются рядом со мной. Мне слишком скучно лепить из податливого пластилина, стоит разогреть его в руках и вуаля, делай с этим куском что только вздумается. Перевоспитывать же уверенного в себе человека интересно. Если подойти к этому вопросу правильно, то впоследствии он будет верным приверженцем того, что ты в нем воспитаешь. Так из Гаррета получится правильный спутник для жизни со мной. И мы на еще один шаг ближе к нашей общей цели, пусть пока работаю на ее благо один лишь я. Это тоже временно, наступит день, когда в Гаррете взыграют природные инстинкты, он будет любить меня, жадничать мной и ценить то, что имеет. Взлететь выше можно только после искрометного падения, научиться ценить можно только потеряв все. Сегодня он потерял жену и это замечательно.
Я веду его на прогулку за руку. Гаррет вялый, податливый и мрачный – он переживает внутри себя тягостное предательство, и я понимаю, почему он невесел. Более того, я даю ему возможность подумать обо всем подольше. Ему необходимо усвоить эту информацию, не отвлекаясь, ему следует осмыслить произошедшее и перешагнуть через этот пункт своей биографии, а не возвращаться к этому позже, когда я перестану его отвлекать. Мы медленно бредем вокруг дома, оба молчим и размышляем. Я радуюсь теплой погоде. Щурясь, я смотрю на солнце и сдерживаю едва заметную улыбку, чтобы не показаться злорадным, хотя это, наверное, не стало бы для Гаррета таким уж сюрпризом. Мне его не жаль. Все в этом мире имеет свой баланс, на любую силу находится другая сила, все поступки имеют свои последствия и любой поступок, будь он добрый или злой, рано или поздно, но возвращается к хозяину. Изменяя своей жене, Гаррет должен был быть готов к тому, что когда-нибудь и ему доведется пережить такое предательство. Каждый раз перед тем, как сказать что-то или сделать, необходимо подумать, готов ли ты сам услышать подобное или пережить. Но людям свойственны двойные стандарты. Мне они свойственны тоже, потому что во многом я достаточно импульсивен. Еще я горделив, мне всегда кажется, что на мою силу не найдется другая сила ну хотя бы потому что я очень осторожен и умею подбирать себе окружение. Единственный риск – это чувства, их заложником я не хочу оказаться, хотя за них же, в сущности, и борюсь. Люди полны противоречий. Во многом я на шаг впереди других благодаря этому осознанию.
Подойдя ближе к озеру, мы стоим у самой кромки воды. Она тусклая и с зеленоватым оттенком, но общий вид просто ошеломительный. Отчасти я рисковал, покупая этот дом – он слишком заметный, чтобы быть проигнорированным в случае чего, однако я попросту не смог отказаться от природы, которая его окружает. К тому моменту я уже точно знал, чего хочу и не был склонен принимать скоропалительные решения. Времена, когда я был подвержен искушениям и много убивал, уже минули – я пресытился людскими страданиями, своей над ними властью, буквально наигрался. Мне хотелось чего-то более весомого, серьезного, правильного по моим убеждениями, так что я выбрал дом, в котором бы хотелось остаться надолго. Гостям должно нравиться мое убежище. Гаррету нравится, несмотря даже на его душевные терзания. Я вижу, как он любуется лесом и обнимаю его со спины.
Взяв его за руку, я неторопливо снимаю с пальца обручальное кольцо. Медленно скручиваю его, позволяя Гаррету прочувствовать избавление от него. На пальце остается отпечаток, но вскоре от него не останется ни следа, словно не было никакого кольца, не было брака и бесконечных обоюдных измен. Все это останется в памяти, а она слишком ненадежный носитель информации, чтобы беспокоиться об этом всерьез. Когда кольцо оказывается в моих руках, я пару секунд рассматриваю его, а потом вкладываю безделушку в ладонь Гаррета, сжимаю ее в кулак и слегка замахиваюсь, намекая избавиться от связи с женой. Пора, мой мальчик. Незачем хранить это напоминание о несчастье, потому что перед шагом в будущее всегда необходимо отпустить свое прошлое. Шагни в будущее со мной.
Я даю Гаррету время подумать и утыкаюсь подбородком в его плечо. Он рассматривает озеро, потом кольцо и качает отрицательно головой:
- Нет, мне слишком нравится это озеро, - говорит он, и я слегка улыбаюсь, оставляя легкий поцелуй на его шее – на губах я чувствую соленый привкус, но мне не брезгливо оттого. – Может, закопаем в лесу?
Отлично, устроим похороны!
- Можно и так, - соглашаюсь я.
Совсем скоро с кольцом, наконец, было покончено. Я испытывал чувство удовлетворения, Гаррет по-прежнему переживал все внутри самого себя. Зайдя в дом, он разулся и сразу же двинулся в сторону подвала, но я, улыбнувшись, его остановил:
- Эй, красавчик, не хочешь посидеть со мной, пока я буду готовить обед?
Гаррет молча кивнул и устроился за столом, снова погрузившись в свои мрачные мысли. Негромко включив музыку, я принялся за дело. Пока запекалась птица, я обнимал Гаррета со спины, гладил по плечам и шептал, что все пройдет, успокаивая. Я чувствовал, как он доверяется мне, моим словам и рукам, прижимаясь ближе своей спиной к моей груди. Он гладил пальцами мои ладони и развернулся ко мне, когда я коснулся губами его щеке. Неторопливо целуясь, мы едва не проворонили свой обед.
- Хочешь посмотреть телевизор? – предложил я, когда Гаррету наскучило сортировать еду на тарелке и ковырять несчастное белое мясо.
- Я сто лет не смотрел телевизор, - ответил он, но все же прошел в гостиную.
Я устроился на диване лежа, он лег передо мной, без всякого стеснения прижавшись.
Первым делом он, конечно, наткнулся на дневные новости и весь напрягся, слушая репортаж о пропавшем пианисте, его тоскующей жене и безуспешных поисках. Слушая призывы жены помогать в поисках, Гаррет едва не скрипел зубами.
- Переключай, - шепнул я ему, ласково подув в ухо.
Поведя плечом, он негромко отозвался:
- Дай послушать.
Как только диктор перешел к другим новостям, он без всякого сожаления нажал на кнопку. Пока на экране разворачивалось какое-то абсурдное действо на шоколадной фабрике, я забирался ладонями под его одежду и касался пальцами подтянутого живота.

Я знаю, что его не найдут. Мы слишком далеко от города, чтобы шерстить эту местность, но даже если вдруг что-то вызовет подозрения, то у меня отличное алиби и есть куда спрятать Гаррета. Вряд ли они получат ордер на обыск, если я не дам повода меня подозревать, так что все начнется и закончится формальным разговором. Прелесть в том, что у нас нет точек соприкосновения, нет даже намека на наличие у меня мотива. Я работаю чисто, потому что я – невидимка. Я очень постарался, чтобы им быть, так что у меня безукоризненная репутация, а это для представителей органов слишком скучно. Но я думаю, что даже до разговора дело не дойдет. Гаррета будут искать в городе и в ближайших местах, проверят все маршруты (автобусы, поезда, самолеты), пройдутся по знакомым, коллегам, начальству и любовницам (вероятно, этот факт уже всплыл). Они не найдут его нигде, потому что я не оставил ни единого следа. Нет подозреваемых, нет подозрений, нет свидетелей, так что вскоре все поиски окончатся крупным фиаско, полиция выразит свои соболезнования родным и близким Райса, пообещает продолжать поиски, но в итоге забросит их и еще спустя недолгое время дело будет закрыто. Разве что семью его будут вызывать на опознание в обычном порядке, когда появятся Джоны Доу, но и среди них они не найдут Гаррета. Та его жизнь официально закончится совсем скоро, а новая уже началась.
И в новой жизни он теплый, ласковый, спокойный. Неважно, что немного расстроенный – это пройдет совсем скоро, а потом, спустя годы, он не испытает ничего, вернувшись к этому воспоминанию. Прошлое неминуемо блекнет, хорошие моменты вызывают ностальгию и тоску, а плохие остаются лишь пятном на полосе жизни. У Гаррета будет хорошая новая жизнь, я обещаю. Я буду любить его и баловать, а он будет ценить это по-настоящему, потому что это и будет его настоящим. И у него не возникнет вопросов к моей искренности, не родится в голове ни одно подозрение, а если и так, то оно будет лишь плодом его ревности и, соответственно, любви. Именно это мне и нужно. Я буду беречь его, направлять в правильное русло, поддерживать. Тогда он ощутит жизнь такой, какая она на самом деле есть, и мы будем счастливы вдвоем. А пока я касаюсь пальцами его обнаженной кожи, с удовольствием ловя момент его податливости. Мне нравится такой Гаррет гораздо больше, чем тот, который остался в прошлом.
Пусть я не знаю, кто такой Вилле Вонка (тарелка ведь мне нужна больше для интернета, а не для телевизора), но я точно знаю, как делать людям больно и как доставлять им удовольствие. Я настоящий специалист по этой части. И сейчас я хочу, чтобы ему было хорошо со мной. Мы движемся в нужном направлении стремительно и мне нельзя ослаблять хватку. Пока Гаррет идет вперед сам, не требуя силовых методов и решительных мер, мне необходимо вести его дальше к новой точке невозврата. Но помимо скупого расчета, я его хочу. Разумеется, я желаю этого сам и очень сильно, ведь это было моей целью. Чувствовать его рядом. Целовать мягкие губы, ласкать теплое тело, ощущать желание. Гаррет изнежен и любит ласку, он самый настоящий охотник за удовольствиями – в сущности, вся его жизнь сводилась к этому. Конечно, он изголодался в критической ситуации. Оказавшись лишенным нежности и, простите мне прозу жизни, разрядки, Гаррет по-особенному охоч до многого. И теперь, когда стрессовые состояния отпустили его, и жизнь больше не грозит постоянными паническими атаками, он снова расслабляется в моих руках. Возможно, разумом он еще не осознает своего желания в полной мере, где-то в его мозгу может существовать стоп-сигнал (он ведь гетеросексуальный мужчина), но тело никогда не обманывает, и я чувствую, как он хочет меня. А я, в свою очередь, хочу его.
Но пока плотское удовольствие должен получить один из нас, другой вполне способен обойтись эмоциональным всплеском. Для меня не так важен оргазм сейчас, как важен процесс нашей близости. Сам факт того, что ему нравится, когда моя рука скользит по самому низу его живота. Мои пальцы критически близко к самым интимным его местам, а он не перехватывает мою руку, даже не боится, разве что слегка теряется, непривыкший к такой расстановке сил. Это не страшно, это скорее даже незначительно. Люди привыкают ко многому, он привыкнет ко мне и моей роли в этих отношениях. Ему будет комфортно со мной, когда отступят последние негативные ассоциации. Люди быстрее всего привыкают к хорошему и я готов быть хорошим, если и он будет.
И я скольжу пальцами по его голому боку, прижимаясь к губам горячими и влажными поцелуями. Стоит отдать ему должное, в этом ему в моей жизни еще не было равных. Во всем ли ты так хорош, мой мальчик? Он жарко выдыхает мне в губы, и я крепко сжимаю его член сквозь ткань мягких штанов, оглаживаю, ловя его задушенный стон новым поцелуем. Я ласкаю его, откровенно говоря о своих желаниях и намерениях, а за его взгляд, полный предвкушения и толики испуга я готов убить. Или, напротив, не поддаться этому соблазну. Мне слишком сильно хочется, чтобы он смотрел на меня так, с едва скрываемой страстью и опаской, которая никак не связана с тем, что я сделал с ним прежде. Это тот приятный, волнующий испуг, накатывающий перед чем-то совершенно новым, несколько опасным, но обещающим удовольствия. Он понимает меня правильно, а я забираюсь ладонью под ткань белья, чтобы схватиться удобнее и окончательно сохранить дистанцию. Он толкается мне в ладонь, а я…. Я задыхаюсь от удовольствия. Не слишком-то много мне и нужно сегодня от него, я продам ему ласку за искренние стоны, зная, что в дальнейшем моя инвестиция полностью окупится. Я ведь все-таки бизнесмен, я умею выжимать выгоду до последней капли.
- Хватит, - шепчет Гаррет, когда я в который раз увожу его от оргазма.
Ему мучительно, а мне дивно хорошо. Скоро и ему будет, тогда мы будем квиты. И я продолжаю с ним играть, зная, как терзает его сейчас нервное изнеможение. Гаррету хочется расслабиться, но это было бы слишком просто. Не то, чтобы я привык все усложнять…
Я разрешаю ему кончить, а он выгибается подо мной и стонет слишком бесстыдно для первого раза. Улыбаюсь ему почти сдержанно, но меня, я уверен, запросто выдают мои глаза. Я доверху переполнен восторгом и вожделением. На выдержку не привык жаловаться, но было бы глупо утверждать, что я не хочу кончить следом за ним. И все же придется сдержаться, потому что Гаррет едва ли решится на взаимность сейчас, а мне слишком хорошо от самого факта произошедшего. Физическое удовольствие никогда не сравнится с эмоциональным и, кто знает, возможно, я даже в большем выигрыше, чем мой горячий теперь уже любовник. Притянувшись, я медленно целую его искусанные губы и он медленно, слегка заторможено, отвечает мне взаимностью.
- Почему я тебя возбуждаю? – спрашивает он немногим позже, восстановив дыхание.
- А не должен? – томно улыбаюсь я, неприкрыто любуясь его красивым (особенно сейчас) лицом.
- Не знаю… - растерянно отзывается Гаррет в ответ, скользя пальцами по моей щеке.
- Я ведь тоже тебя возбуждаю, - я целую его ладонь, слегка повернув голову.
- Да. И это странно. У меня не было ничего с мужчинами, - прослеживая пальцами линию подбородка, он задумчиво меня рассматривает.
- Теперь было, - просто отзываюсь я, ловя его палец губами.
- Да, теперь было, - кивнул он в ответ.
Прикрыв глаза, он переваривает случившееся, а я прижимаюсь поцелуями к его шее и трусь носом об ухо. На деле я очень ласков и нуждаюсь в тактильных контактах. А еще я до невозможного жаден, мне все еще мало, но я не спешу и даю ему насладиться моментом.
- И как впечатления? – спрашиваю я спустя паузу.
- Ммм, ну я же кончил… - шепотом отвечает он мне.
- Тебе нужно в душ, - шепчу я ему на ухо. – Возьмешь меня с собой?