- У тебя клыки как у вампира, - замечает Гаррет, пристально приглядываясь к моим зубам.
- Ты меня раскусил, - притворно вздыхаю, опускаю взгляд и тут же бросаюсь в атаку, чтобы впиться своими вампирскими зубами в его податливую шею.
- Ну чем не Эдвард Каллен! – смеется он довольно, опрокидываясь на спину и сжимая мои плечи ловкими пальцами.
- Кто? – в очередной раз удивляюсь я, чем вызываю новый взрыв его хохота.
Я не люблю выглядеть глупо и не люблю, когда надо мной смеются, но ему я готов простить этот смех. Мне нравится, когда Гаррет смеется. Я любуюсь им, радостным, с горящими глазами и покрасневшими губами, которые я только что с упоением целовал. Я наслаждаюсь тем, как он утыкается мне в плечо, все еще пофыркивая, но постепенно затихает, и я чувствую его дыхание – он вдыхает мой запах, скользя по коже носом, замирает под ухом и наслаждается мной в ответ. И я снова сжимаю пальцами его бедро, чувствуя новую тяжесть внутри живота, я склоняю голову, когда он касается моей шеи губами, медленно и осторожно.
- Поцелуи в шею означают желание, - шепчу ему, блаженно закрывая глаза и прислушиваясь к своим ощущениями.
- Нда? – отзывается он с придыханием, хотя я знаю, что это должно было прозвучать скептично, просто Гаррет не совладал со своим желанием.
О, я чувствую, как его член распирает мягкую ткань хлопковых трусов. Он прижимается ко мне бедрами, совершенно бесстыдно, потому что уже не ждет от меня боли, только ласки. Я ласкаю Гаррета часто. Настолько, что он уже привык получать свою ежедневную порцию, и если я занят работой, то он вполне способен прийти и потребовать свое, законное, необходимое тепло. И мне нравится, что Гаррет прикипел ко мне, проникся и поддался. Я знаю, что это не конец нашего пути и так легко в будущем не будет, но главное в жизни – наслаждаться моментом и я не отказываю себе в удовольствии. В нем я не отказываю и ему.
- Ага, - киваю я в ответ, сжимая пальцами его член. – Хочешь поспорить?
- Нет, не болтай, - приказывает он томно, толкаясь мне ладонь, а рукой протискивается между нашими телами, чтобы ответить мне любезностью.
С некоторых пор его больше не смущает мысль о том, чтобы касаться так интимно мужского тела. Более того, Гаррет прилежный ученик, он научился обращаться со мной правильно и я выдыхаю тихий стон ему на ухо, когда он проводит большим пальцем по чувствительной головке. Мы похожи на жадных юнцов, словно бы только впервые познаем плотские радости, изучаем грани возможного удовольствия, стараемся выжать как можно больше. Гаррету нравится это ощущение, я вижу это по его глазам, подернутым поволокой желания, по его движениям подо мной, по прерывистому, взволнованному дыханию. Я почти никогда не закрываю глаза, лаская его, потому что мне нравится видеть каждую его эмоцию – наверное, он и сам не знает, каким красноречивым бывает.
Впрочем, в своих ласках мы еще не заходили так далеко, как бы мне того хотелось. Я человек терпеливый, умею ждать и понимаю, что ему необходимо время на такое решение. А пока лишь завлекаю его на свою сторону, подталкиваю к согласию, потому что простых ласк недостаточно. Я намеренно выдерживаю паузу, чтобы вызвать его жадность, а ведь он по-настоящему жадный, он из тех мужчин, которые хотят получить все и даже больше. В свое время он даже не смог удовлетвориться одной женщиной, это теперь в прошлом, но дает нужные характеристики.
Я спускаюсь поцелуями по его груди, пересчитываю носом его ребра, ласкаясь к нежной коже, касаюсь губами подрагивающего напряженного живота и, дождавшись, его взволнованного, хриплого стона, обхватываю губами головку. Я делаю это впервые и от этого он, должно быть, и вздыхает так горячо, прерывисто, хватаясь непослушными пальцами за мои волосы. А я, пользуясь случаем, провожу пальцами между его ягодиц, чувствуя, как он напрягается. Сейчас он попросит не спешить, я знаю, и жду именно этого. Спешить я не буду, но дам повод для размышлений и тогда Гаррет, возможно, подготовится к неминуемому быстрее.
- Эйдан, - шепчет он, впиваясь пальцами в мое плечо. – Я хочу, но пока не готов…
- Знаю, - отвечаю ему, выпуская плоть изо рта ненадолго. – Расслабься, Гаррет. Давай.
Он мешкает, но слушается, и я возвращаюсь к своему занятию, закрыв глаза, а он поощряет мои старания новым горячим стоном.
- Ты мог бы сравнить меня с Дракулой, - замечаю я как бы между прочим, выбравшись из душа.
- Почему же? – спрашивает Гаррет с легкой улыбкой, поглядывая на меня – он все еще стоит под теплыми струями душа, смывая с себя мыло.
- Потому что его я хотя бы знаю, - хмыкаю я в ответ, распахивая для него полотенце и принимая в свои объятия. – Воду выключи.
На часах всего лишь 12.00, самое время позавтракать. Я приготовил яичницу с беконом, тосты с джемом и свежевыжатый сок. Обычно мы едим за стойкой на кухне, но сегодня я, против своего обыкновения, принес завтрак в постель. Я балую Гаррета, позволяю ему валяться на расправленной постели в одном нижнем белье и сам балуюсь тоже, не утруждаю себя лишней одеждой, не обращаю внимания на привычные правила. Раз мы влюбленные, значит правила существуют не для нас. По крайней мере, пока. Мы едим, переговариваясь о чем-то незначительном, он рассказывает мне про Эдварда Каллена и с гаденьким смешком предлагает даже купить этот фильм на вечер, но я возражаю, потому что ничего хорошего от этого представителя современного кинематографа не жду. Если честно, то я в принципе не особый любитель кино.
Потом Гаррет снова откидывается на спину, взбив себе подушку, и я ложусь рядом с ним, отставив поднос на прикроватную тумбочку. Я рассматриваю его, задумчивого и очень красивого, провожу пальцами по его щеке, губам и подбородку, а потом ниже по шее и груди. Наша кожа шелестит при прикосновении, и мы оба прислушиваемся к этому звуку, Гаррет закрывает глаза, а я спокойно улыбаюсь.
- Тебе нужны вещи, - замечаю я, устроившись теплой ладонью на мерно поднимающемся и опускающемся животе. – Закажем?
- Маньякам доставляют одежду из интернет-магазинов? – Гаррет слегка усмехается, приоткрыв глаза.
- Конечно, даже делают скидки, - улыбаюсь я в ответ. – Так что?
- Почему бы и нет, - кивает он.
- Сейчас принесу ноутбук.

Иногда мне кажется, что Гаррет может вить из меня веревки. Стоит ему приласкаться, и я готов исполнять его желания одно за другим, лишь бы он не останавливался. Мне нравится его радовать, дарить ему маленькие подарки, прогуливаться с ним вечерами вдоль озера и смотреть вместе на закат. Нам хорошо вместе. Я не побоюсь именно этой формулировки. Да, начало наших отношений выдалось сложным. Гаррет не любит об этом думать, но ночами его терзают кошмары, он вспоминает холодный неуютный подвал и свой ужас, а я, в свою очередь, знаю, что это было неизбежно. Его нужно было перевоспитать, ему нужно было объяснить простые истины, чтобы он смог жить со мной бок об бок, окруженный любовью и заботой. И теперь, когда он стонет во сне, я целую его губы и прижимаю теплую сухую ладонь к его сердцу, пальцами я чувствую, как он успокаивается в моих объятиях. Я слышу его дыхание, он смотрит на меня в потемках сначала вопросительно, а потом с благодарностью, вздыхает спокойно и прижимается, чтобы уснуть снова. Он чувствует себя в безопасности, когда я касаюсь его. Это иронично, не так ли? Ведь именно меня ему, по сути, и надо бояться.
Я понимаю, что нынешняя жизнь не считается каноничной и, несмотря на множество плюсов, есть и минусы. Например, его терзает безделье. Гаррету не нравится быть оторванным от мира, он не говорит об этом вслух, не ругается со мной и редко спорит, потому что понимает, что во внешний мир ему нельзя, это чревато последствиями, которые нам не нужны. Теперь уже нам обоим. К контролю он привык. В его распоряжении целый дом, но есть комнаты, в которые вход запрещен и есть закрытые шкафы. Замки оберегают нас обоих, я уже сказал ему однажды, что порядок в доме заведен мной и менять его мы не будем. Впрочем, Гаррет не то, чтобы слишком хочет пробраться за закрытые двери. Его вроде как больше интересуют мои книги, они ровными рядами стоят на полках и все находятся в его распоряжении, диски в алфавитном порядке составлены на полке под телевизором, среди них есть множество его любимых музыкантов и несколько сборников фильмов – преимущественно то, что нынче считается классикой. У меня есть коллекция виниловых пластинок и старый, раритетный проигрыватель, он тоже пришелся моему любимому по душе. Гаррету есть чем заняться, он словно бы попал в длительный отпуск от городской суеты и привычных обязанностей, несмотря на всю свою несвободу он свободен как никогда. Всерьез ему не хватает только одного: музыки. Гаррет пианист и я вижу, как его пальцы скучают по гладким клавишам. Сам того не замечая, он водит ими в воздухе так, словно играет. Он стучит ими по столу, когда задумается. И, признаться, по его игре соскучился даже я сам.
Сначала я хотел подарить ему синтезатор. Его легче всего купить и доставить, но потом понял, что это никуда не годится. Гаррету нужны пианино или рояль. В силу сложившихся обстоятельств я склоняюсь к пианино, я даже велел Джейн нанять какого-нибудь специалиста, чтобы он помог ей в выборе хорошего инструмента. Она привезет сокровище Райса со дня на день и тогда он устроит мне концерт. Видимо, в своем новом костюме, который он так кропотливо выискивает на страницах интернет-магазина. Я наблюдаю за ним и улыбаюсь, мне нравится проводить с ним время вот так. И если платить за это надо костюмами, то вскоре он соберет у себя все коллекции известных брендов. Мне не жаль для него денег. Мне ничего для него не жаль. И чем быстрее он это поймет, тем легче нам будет в будущем.
- Хорошо, костюм так костюм, - улыбаюсь я, прижимая его к себе поближе. – Выбирай.
Я оплачиваю заказ с карточки, которая оформлена на Джейн, и ввожу в поле доставки ее городской адрес. Она мой посредник во всех делах, даже бытовые вопросы я гораздо чаще решаю через нее, потому что мне не нужно лишнее внимание и, в случае опасности, я хочу, чтобы на меня вышли в последнюю очередь. Хотя бы тогда, когда я успею скрыться, навсегда расставшись со своей прошлой жизнью и начав новую вдалеке от этих мест. Поверьте, я могу. И нет, я вовсе не хочу подставить Джейн, просто она меньше подвержена риску. Ей не нужно быть невидимкой, скорее напротив – ей суждено прожить броскую жизнь на широкую ногу, только так она может прикрыть меня от недоброжелателей и проблем. Хотя, впрочем, сейчас я веду вполне приличную жизнь и почти не уклоняюсь от действующих законов. Почти. Я задумчиво улыбаюсь своим мыслям, смотря на Гаррета, который соизволил, наконец, одеться.
- Прогуляемся? – спрашивает он.
А я, конечно же, согласно киваю в ответ.
- Угадай что?
- Что?
- Я, наконец, купила пианино.
- Это хорошие новости.
- Пришлось потратить много времени, но оно того стоило.
- Замечательно.
- Когда можно его доставить?
- Какие у тебя планы на сегодня?
- Работа, но я могу выкроить время на поездку, если ты хочешь.
- Хочу.
- Буду через пару часов. Возьму с собой парочку парней из доставки.
- Жду.
Отлично. Я думал, что пианино приедет к нам позже, но так даже лучше, внезапный подарок всегда производит впечатление. Я убираю телефон в карман и улыбаюсь Гаррету, который смотрит на меня вопросительно. Он не слишком любит, когда я отвлекаюсь на разговоры с кем-то. Возможно, потому что он предчувствует, что я буду занят не им, и ему придется искать себе занятие или он все еще немного опасается оказаться запертым в подвале или спальне, пока я решаю свои рабочие дела. Кто знает, может он ревнует. Гаррет жадный и к Джейн относится с подозрением, хотя толком они еще никогда не общались.
- Что? – спрашивает он, когда я обнимаю его со спины и прижимаюсь губами к изгибу шеи.
- Ничего, - отвечаю тихо я, проводя ладонями по его бокам. – Джейн заедет по одному небольшому делу.
- Ммм, - отзывается он с тенью легкого и не слишком скрываемого недовольство.
Я улыбаюсь, потому что мне это по душе. Он предъявляет на меня свои права, значит считает своим, а если считает своим, то уже не сможет быть безразличным.
Джейн прибыла сразу после обеда. Стоило нам с Гарретом встать из-за стола, как в дверь позвонили. На самом деле, у нее есть ключ от входной двери, но я запретил ей им пользоваться. Это для крайних случаев, в остальное время ей следует дожидаться, пока я встречу ее как настоящий радушный хозяин. Отчасти это для того, чтобы Гаррет не чувствовал себя неловко, когда в нашу обитель врывается кто-то третий, отчасти еще потому, что я не хочу вопросов и разговоров о том, почему у Джейн столько привилегий, когда как он вынужден спрашивать у меня разрешение на то, чтобы выйти из дома.
- Я хочу, чтобы ты пошел в спальню, - говорю я Гаррету прежде, чем отправиться открывать дверь. – Это ненадолго.
Я вижу, как его желваки движутся под кожей, как он недоволен тем, что я говорю и борется с желанием не то взбунтоваться, не то послушаться.
- Гаррет, - настаиваю я. – Нам ведь не нужны проблемы?
Он встает и, громко отодвинув табурет, уходит в спальню, закрывая дверь изнутри. Я тяжело вздыхаю.
- Здравствуй, милый! – Джей делает вид, что целует меня в щеку, но на деле лишь прижимается к ней своей, потому что не хочет смазать помаду. - Заносите, ребята!
Два молодых паренька следуют за мной к указанному месту, я специально расчистил путь и подготовил уютный уголок, где пианино будет смотреться очень органично. Эти ребята молодые и сильные, они справляются быстро и, получив свои деньги, спешно уезжают. Джейн, не тратя времени, отправляется вместе с ними, но сначала берет с меня слово в скором времени увидеться. Она скучает по мне и немного ревнует, гордость и воспитание не позволяют ей быть капризной, но ничто не может ей помешать попросить моего внимания честно.
Когда дверь снова закрыта, а гости отправились восвояси, я стучу в спальню и приоткрываю дверь. Гаррет лежит на кровати в наушниках, и я позволяю себе помедлить пару мгновений, чтобы полюбоваться им, а потом я тревожу его покой, выдергиваю пальцами наушник и зажимаю его в ладони.
- У меня для тебя сюрприз, Гаррет, - шепчу я, касаясь губами его уха. – Не время вредничать. Пойдем со мной.

Я вижу, как Гаррет меняется и это греет мне душу. Суть его остается той же, я всего лишь помогаю ему освободиться от предрассудков и ярлыков, которыми он оброс за столько лет своей жизни. Я раскрываю его, бережно и неторопливо, осыпаю удобрениями, не жалею на него воду. Мне нравится то, что я вижу перед собой. Мне нравится то, что я планирую увидеть в скором времени. Он уже хочет меня, он уже любит меня, жадничает мной, испытывает благодарность. Гаррет шире раскрывает глаза и отказывается от прошлой жизни, нитку за ниткой он обрывает своими музыкальными пальцами, больше не ощущая сожаления и боли. Теперь мне даже не приходится слишком стараться, чтобы делать Гаррета своим, потому что он сам этого хочет. У каждого человека существует своя система определения правильного и неправильного, но такие системы, как правило, очень гибкие и люди сами охотно придумывают обходные пути и списки исключений. Они любят делать себе поблажки. Никого так не щадят люди, как самих себя, потому что не потакать собственным прихотям – это самая сложная работа в этом мире. А люди склонны подвергаться искушениям, подчиняться обстоятельствам, которые сулят недолговременные, но удовольствия. Сколько женщин прерывали свои диеты ради одной только сладкой булочки? Сколько мужчин, отрекаясь от низменных инстинктов, все-таки позволяли себе один разок не с женой? Где одна булка, там и вторая. Где одна измена, там же и следующая. Удовольствие за удовольствием, порабощающее наслаждение, одна промашка во имя сегодня и без того зыбкое завтра начинает пьяно покачиваться. Туда-сюда, туда-сюда. Казалось бы, воздержись сегодня и насладись завтра, что может быть проще? Но завтра – это завтра, на завтра откладываются важные решения и обещания, потому что завтра никогда не наступит. То ли дело сиюминутные прихоти, разлагающие силу воли, мешающие достижению результата, помехи в глазури, мышеловки с бесплатным угощением для бестолковых грызунов.
Теперь я – соблазн Гаррета. Ради меня он сделал маленькое исключение, отрекшись от своей гетеросексуальности. Наверное, думал, что у него нет выбора. Возможно, предпочел не задумываться над последствиями. Теперь я большое исключение и единственное. Кроме меня ему никто больше не нужен. Это не из-за того, что я похитил его и совратил, а потому что влюблен меня. Я чувствую, как стучит его сердце, когда я рядом. Я вижу, как расширяются от желания его зрачки. Как он тянется ко мне и как не хочет ни с кем мной делиться. Именно поэтому он не любит Джейн, именно поэтому хочет спрятать мой телефон в свой карман, чтобы я не смог отвечать на звонки по работе. Гаррет хочет быть центром моей жизни, объектом моего постоянного внимания. Я – его соблазн и мне нравится это, ведь все грешные желания, не соответствующие каким-то там нормам, становятся самыми навязчивыми. Они внедряются в подкорку мозга, каждая деталь жизни – сплошное напоминание, а кругом – ассоциации. Такие желания нельзя выбросить из головы, от них никак не избавиться. Я буду его навязчивым желанием, его вожделенным соблазном. Я всегда буду с ним и внутри него, я стану воздухом для его легких, его пищей для размышлений, его неудержимой страстью и страшной потребностью. Без меня ему будет невыносимо, но со мной он наверняка познает вершины наслаждения. А самое главное – это то, что других соблазнов у него не будет. Я лишу его их. Я заберу их все.
Гаррет лучится счастьем, он буквально светится от удовольствия, видя пианино. И я радуюсь, потому что хотел увидеть точно такую реакцию. Когда он начинает играть, я замираю и рассматриваю его, жадно впитываю детали.
Верите ли вы в любовь с первого взгляда?
Верю ли я? Верю.
Когда я увидел Гаррета Райса на сцене впервые, я сразу понял, что хочу заполучить его. Это был чистый порыв, не обусловленный ни одной логичной причиной. Мне хотелось познакомиться с ним поближе, я хотел ощутить кончиками пальцев гладкость его кожи, я словно бы умирал от желания прижать его к себе, забрать в свою обитель, чтобы любить. Я захотел любить его, а не заставить страдать. Я верю в любовь с первого взгляда, я пал под ее влиянием и теперь, когда он играет в моей гостиной, я готов целовать его колени, чтобы он не останавливался. Не хочу ранить его, напротив, хочу вылечить. Не хочу испытывать его психику на прочность, хочу лишь открыть его глаза на мир, который он, будучи слепым, никогда не видел. Хочу баловать и дарить, а не отнимать. Хочу, чтобы Гаррет жил со мной рядом, а не умер у меня на руках.
- Ты действительно очень хорошо звучал, - повторяю ему свой первый комплимент я, когда он прижимается ко мне и порывисто целует в губы.
Теперь Гаррет постоянно играет на пианино. Его пальцы с каждым днем вспоминают все больше мелодий, он увеличивает темп и вместе с тем накал, чередует сильные композиции с жестким звучанием и медленные композиции с нежнейшими нотками. Я одинаково люблю и те, и другие. Нынешнее его произведение служит отличным саундтреком к моему занятию, ведь я готовлюсь к операции. В наших отношениях с Гарретом все хорошо, именно поэтому нам необходимо сделать следующий шаг по направлению к счастью, а именно вживить ему под кожу маячок, который будет информировать меня обо всех его передвижениях. Такие датчики используются в браслетах тех, кого выпускают под домашний арест. Очень удобная штука, можно задать множество настроек, например, дозволенную для свободного передвижения территорию. Да, отношения строятся на доверии, но я не могу доверять Гаррету целиком и полностью, ведь он все еще подвержен плохим мыслям, которые могут выманить его из моего уютного гнезда. Я жду того момента, когда его «здравый смысл» возьмет верх над всеми остальными мыслями, тогда Гаррет наделает глупостей, к этому мне необходимо подготовиться. Я не доверяю ему, зато он должен доверять мне, поэтому я спрошу его согласие для проведения этой операции. Я мог сделать это насильно ранее, но не сделал, потому что хочу, чтобы он принял это решение. Конечно, если он все же не согласится, то мне придется сменить тактику.
Я проверяю маячок по программе – отлично, все работает именно так, как нужно. Тогда я выкладываю на железный поднос запакованный новый скальпель, иголку и нитку для того, чтобы сшить его кожу, побольше ваты и необходимые лекарства, чтобы обезболить и обработать нужный мне участок. Я делал это не один раз, чаще всего против воли моих друзей, поэтому теперь мне необходимо согласие Гаррета. У нас с ним все должно быть иначе. Когда все готово, я выхожу из своего кабинета и привычно закрываю его на ключ. В гостиной я вижу своего любимого мужчину, он задумчиво гладит пальцами клавиши и оборачивается, слыша мои шаги. Гаррет улыбается, его благодарность растет с каждой сыгранной мелодией, и я радуюсь этому.
- Привет, - улыбаюсь я ему в ответ.
- Привет, - отзывается он, поднимаясь со своего места.
- Я хочу поговорить с тобой, - говорю я спокойно, подходя к нему ближе и оглаживая ладонями его бока. – На одну важную тему. Обещай выслушать меня спокойно и внимательно, хорошо?
Я чувствую, как он напрягается в моих руках, но все равно подходит ближе и обнимает меня за шею. Ему не нравится, когда нам приходится серьезно говорить, потому что это означает или то, что он будет закрыт в спальне – если к нам наведывается Джейн, или то, что ему придется спуститься в подвал, потому что я уезжаю по делам в город. Это случалось всего один раз за последнее время, но он знает, что это может повториться. Пережить несколько часов в подвале ему несложно, однако неприятно, а ночами после того раза его еще долго терзали страшные кошмары. Слишком много плохих воспоминаний осталось в тех стенах.
- Мне не нравится отправлять тебя в подвал, Гаррет, - говорю я медленно, прижимая его к себе, а он пальцами сжимает на спине мою рубашку, боясь услышать то, что я скажу дальше – если бы я сказал, что ему придется пойти туда, то он бы сначала испугался, а потом страшно разозлился. – И я не хочу отправлять тебя туда, понимаешь? Но я не могу всегда следить за тобой и находиться здесь, а мне это действительно нужно. Поэтому я хочу провести одну процедуру, которая поможет нам справиться с этим. Тогда ты сможешь выходить один на улицу, сидеть на веранде, заняться огородом, как ты и хотел недавно, а когда мне надо будет уехать по работе, тебе не придется сидеть больше в подвале, понимаешь? Если ты согласишься, то на территории дома будешь свободен, и о подвале мы сможем забыть.
- О чем идет речь? – осторожно спрашивает Гаррет.
- О маячке, - честно отвечаю я. – Я вживлю его тебе под кожу. Разрез быстро заживет, я обещаю.

Его согласие разливается во мне теплом. Не знаю, положено ли быть таким безгранично счастливым в такой ситуации, но я счастлив. Отчасти я понимаю, что в нем говорит безысходность – Гаррет знает, что если он оступится, то мы начнем наш путь сначала, вернемся в подвал, где стоят только два ведра, в одном из которых плавает пластиковая кружка. Там нет никакого пианино, нет места долгим утренним ласкам, теплым улыбкам и жадным поцелуям. Но вместе с тем это доверие, чистое, безукоризненное доверие и вот что по-настоящему важно. Гаррет понимает, что я не хочу сделать ему больно и причинить вред. Он знает, я действую так, чтобы мы оба были счастливы и спокойны. Он верит мне и доверяет моим рукам, понимает, что я не подвергну его опасности и не оплошаю. Ему хочется быть свободнее, несмотря на то, что ему нравится проводить время со мной вместе, и я понимаю это его стремление к нормальной жизни. Оно играет мне на руку. Когда он соглашается, я чувствую себя счастливым, потому что мы зашли далеко и все еще не хотим затормозить на очередном резком повороте. Это дорогого стоит.
Гаррет ложится на постель с голым торсом, а я расстегиваю его джинсы и приспускаю их вместе с бельем. Маячок будет располагаться внизу живота справа – там, где обычно остается шрам от вырезанного аппендицита. Моему любимому его не вырезали, его живот гладкий и совсем лишен изъянов, от пупка вниз тянется полоска темных волос и все на этом. Но я выбрал это место не зря и не могу отступиться от своего плана. К тому же, небольшой шрам не испортит Гаррета, он будет частью нашей истории, напоминанием о том, как крепко мы связаны воедино. Этот шрам – символ его доверия ко мне и жест моей к нему любви. Да, немного болезненной, но все же счастливой. Разве кто-нибудь говорил, что проходить такой путь будет легко? Нет. Если бы этот путь был легким, то он бы потерял всякий смысл и перестал быть таким привлекательным. Людям никогда не нравится то, что легко дается – им всегда хочется чего-то большего, труднодостижимого, зачастую даже невозможного. Любовь должна родиться в испытаниях, только так у нее есть шансы окрепнуть и навсегда поселиться в сердцах двоих людей. Маячок – это лишь новое испытание для нас. В сущности лишь мелочь, которая способна сделать нашу жизнь легче и приятнее. Но и к этому нужно прийти через маленькую боль.
- Тише, Гаррет, - успокаиваю его я, когда он напрягается и болезненно мычит, стиснув зубы. – Я только сделал обезболивающий укол.
Он нервничает. Чисто психологически эта процедура очень тяжело ему дается. Он знает, что я разрежу его кожу скальпелем, представляет, как это больно и практически чувствует эту муку, хотя я еще даже не начал. Ожидая, пока подействует лекарство, я прижимаюсь губами к его губам, скольжу поцелуями вниз по подбородку и шее, касаюсь поцелуями груди и после впалого живота. Я трогаю языком обезболенное местечко и смотрю вверх вопросительно, а Гаррет качает отрицательно головой. Он больше не чувствует там и я выпрямляюсь, чтобы продолжить процедуру. Обильно смачиваю ватку спиртом и обрабатываю кожу там, где будет надрез, потом беру в руку скальпель и, прежде чем начать, произношу твердо, но ласково:
- Закрой глаза, Гаррет. Не позволяй своим нервам обманывать себя, потому что это не больно. И расслабься, мне нужно, чтобы твой живот был мягким.
Он слушается меня, закрывая глаза, и медленно расслабляется, а я твердой рукой произвожу надрез и тампоном сразу же убираю кровь с ранки. Эта операция совсем меня не трогает, мои руки не дрожат и сознание не путается. Ни на мгновение я не теряю над собой контроля. Я четко знаю, что делать, поэтому я, не теряя времени, расширяю края кожи пальцами и вкладываю в отверстие маячок. Он маленький, заключен в пластиковую капсулу, которая не позволит ему повредиться и не вызовет никаких лишних реакций у организма. Аппаратик подмигивает мне маленьким красным огоньком, показывая, что он включился, и тогда я свожу кожу пальцами, берясь за нитку с иголкой. Швы я накладываю ровные и аккуратные. Я делаю это быстро, словно являюсь не бизнесменом, а опытным хирургом. Все навыки совершенствуются на практике, когда-то я вдоволь напрактиковался на своих гостях. Я многому научился в общении с ними, я проводил операции на них, испытывал порог их боли и устойчивость разума, но это уже совсем другая история. Теперь я порезал человека во благо. Я разрезал его кожу от любви. Это серьезнее, это в разы важнее, это правильнее.
- Все, - говорю я, обрабатывая шов в последний раз и тут же заклеивая его большим белым пластырем. – Будет немного болеть, но я буду выдавать тебе обезболивающее утром и вечером, поэтому ты и заметить не успеешь, как все заживет. Полежи, я сейчас вернусь.
Я отношу поднос в свой кабинет. Использованное выбрасываю в мусорное ведро, тщательно завернув в бумагу, все остальное убираю на свои места. Сняв перчатки, я выбрасываю их и тут же иду тщательно мыть руки в ванную. Я ненавижу грязь и беспорядок, но сейчас тороплюсь, потому что хочу вернуться к Гаррету поскорее. Мне хочется быть с ним рядом каждую минут, и только теперь я позволяю себе немного волноваться. Я упиваюсь этим ощущением, блаженно прикрываю глаза, прислушиваясь к своим чувствам. Всего мгновение только для меня.
- Ты что, в прошлом был хирургом? – спрашивает Райс, когда я устраиваюсь с ним рядом на постели.
Он хорошо выглядит, разве что немного бледен – это все потому, что он перенервничал, крови Гаррет потерял совсем немного, да и ранка не настолько серьезная.
- Я просто много практиковался, - отвечаю я спустя короткую паузу, которую потратил на раздумья – правду я все-таки счел более удобоваримой, ведь он знает, кто я такой.
Гаррет озадаченно помолчал, а потом ответил:
- Мне кажется, я не хочу знать.
В ответ я только снисходительно улыбаюсь и прижимаюсь губами к его виску. Я обнимаю его поперек груди и прислушиваюсь к его дыханию.
Неистовство погоды меня вдохновляет. За окном стеной стоит холодный ливень, он громко стучит по крыше, подоконникам и окнам, но этот стук не значит ничего в сравнении с раскатистым громом, от которого, кажется, подпрыгивают стулья на нашей веранде. А молнии! Молнии освещают нашу гостиную почти так же ярко, как горящий камин! Я слушаю музыку природы, отдаюсь ей так честно, как отдаюсь только Гаррету, когда ему хочется проявить инициативу – ни на что серьезнее невинных ласк он еще не решался, но чувствовать на себе тяжесть его тела, а шеей ощущать теплые губы – это тоже до невозможного приятно. Я покачиваюсь, прислушиваясь к шелесту травы и листьев, всматриваюсь в темноту, но не вижу ровным счетом ничего. Иногда мне охота быть дурашливым, может быть, даже романтичным. Кружить Гаррета под таким дождем, целовать его мокрые щеки, смотреть в глаза, в которых ярким светом загораются и угасают молнии. А потом мы могли бы вместе забраться в ванную, мы бы грелись в теплой воде и объятиях друг друга, говорили глупые ласковые слава, измеряли ими минуты. Я бы оставил на его спине вселенную из засосов от жадности, а потом мы бы укрылись одеялом с головой и возились под ним, словно нам снова по пятнадцать. Да, я бываю до безобразного романтичным.
Но пока Гаррет не может танцевать со мной под дождем, он оправляется после нашей маленькой операции. А еще он боится грома. Поэтому я отхожу от окна, подкидываю дров в камин и ложусь с ним рядом на расправленный диван. У меня никогда не получается отвести от него глаз, я постоянно им любуюсь. Делаю это и сейчас, укутывая его в зеленый клетчатый плед, прижимаясь губами к вискам, щекам и, наконец, губам, которые приоткрываются мне навстречу.
- Не бойся, - шепчу я в них и обнимаю его очень бережно, чтобы не потревожить заживающую ранку. – Хочешь, я заварю тебе какао и почитаю что-нибудь вслух?

Гаррет, осмелевший до капризов, вызывает во мне нечто сравнимое с умилением. Я не злюсь на его колкие фразы и колючие взгляды, скорее даже, напротив, с интересом наблюдаю, гадая, насколько далеко он готов зайти в выражении своего недовольства. Но он молодец, держится рамок. Я молчу в ответ, и он сам идет на попятную, прижимается ко мне ближе, словно извиняясь за свое дурное поведение. И я, конечно, делаю вид, что прощаю его потому, что очень ценю его согласие вживить датчик под кожу. Он играет в смелого, а я – в покладистого.
- Ну, вот и все, - замечаю я с легкой улыбкой, откладывая в сторону пластырь, который теперь не пригодится. – Осталась только царапина.
На его животе теперь шрам – аккуратный, но выпуклый. Я мог бы сделать его менее заметным, однако мне необходимо было добиться стопроцентной схожести со шрамами, которые остаются после операции на аппендиксе. На всякий случай. Гаррету я это пояснять не стал. Все зажило и пройдет совсем немного времени прежде, чем наличие датчика забудется и перестанет причинять хоть какой-то дискомфорт. Он уже относится к происходящему гораздо спокойнее – с тех пор, как болезненные ощущения прошли. Стоило приласкать его прошлым вечером и никакие дурные мысли о маячке с красной лампочкой его уже не волновали.
Я прижимаюсь губами к его животу, покрываю кожу мерными поцелуями и чувствую, как он приятно напрягается. Языком я медленно обвожу шрам и целую его ласково, оглаживая ладонью бедро. Гаррет прерывисто вздыхает, и, я знаю, он смотрит на меня. Следит за тем, как я зализываю его рану, ласкаю чувствительную и восстановившуюся до конца кожу.
- Прости меня, - шепчу я, обдавая теплым дыханием влажные следы. – И спасибо, что позволил это сделать.
На самом деле, мне не за что извиняться, это лишь ритуал. Порой я говорю что-то ради него, просто чтобы достигнуть лучшего понимания между нами и наиболее комфортных для обоих отношений. Я знаю, что ему хотелось бы услышать это, ведь такие слова всегда как обещание никогда больше не делать больно, ведь это нестерпимо для меня, видеть его страдания и оставшиеся после них шрамы. Красиво звучит, но это неправда. Я действительно не хочу делать больно Гаррету, мне нравится видеть его улыбку, и больше всего теперь я люблю доставлять ему удовольствие. И все же я способен сделать ему больно. Если придет момент, когда это станет необходимостью, то я не стану колебаться и моя рука не дрогнет. Гаррет не должен об этом знать, пусть лучше наслаждается иллюзией.
Я пересчитываю носом его ребра, поднимаясь все выше. Прихватываю губами соски, ощущая, как часто поднимается грудь на вдохе. Ему нравятся долгие ласки, но мы слишком давно играемся несерьезно и я чувствую, как с каждым разом в груди Гаррета растет жгучее нетерпение. Вот и сейчас он хватает меня за волосы на затылке, чтобы уверенно притянуть к себе и поцеловать в губы. Я совсем не против, быстро перехватываю инициативу и вжимаюсь в его тело своим, притираюсь пахом к паху, чувствую его возбуждение.
Все чаще нам с ним не хватает дыхания и сил на выражение собственных эмоций. Мы вцепляемся пальцами, кусаемся и рычим от невозможности происходящего – он не готов решиться шагнуть дальше, а я не тороплю, хоть все это уже мучительно. Наша страсть не находит достойного, полноценного выхода и засыпать приходится с чувством неудовлетворения, пусть тело и спит. Разум не спит, и желание быть единым целым бьется в груди, словно в клетке. Порой мне кажется, что оно выгибает сильнее мои ребра в попытке вырваться. Ккрошит их, крошит с каждой ночью все настойчивее.
А теперь, когда мы долго сдерживались из-за операции и, наконец, дорвались до ласк, все происходит быстро, рвано и жадно. Я ловлю поцелуи Гаррета, позволяю ему прихватывать зубами мои губы, щеки, шею – пускай. Он оставляет на моей шее засосы, украшает ими плечи, а на спине оставляет белые пятна от своих жадных пальцев. У меня хорошая выдержка, но я не железный и я чувствую, как теряю самообладание от желания вжать его с силой в матрац и овладеть. Я хочу почувствовать его всем телом, заметить, как прогнется от удовольствия спина и ощутить, как он задрожит перед самым оргазмом… В какой-то момент даже хочу притормозить и скользнуть ниже, чтобы приласкать Гаррета, жадного, способного быть неистовым. Я могу задобрить зверя и сбавить темп, но не нахожу в себе сил оторваться.
Я на пределе.
А он шепчет мне в губы:
- Я готов.
Я вижу в его глазах нотку нерешительности или, может быть, даже страха, но все, согласие дано и бить по тормозам больше нет смысла. Мы оба больше не видим смысла медлить.
- Хорошо, - я улыбаюсь и встречаю поцелуем ответную улыбку, а пальцами уверенно расстегиваю его штаны.
Быть может, все это было не просто так. Долгое воздержание способствовало нашему сближению. Каждый вечер мы медленно продвигались к своей близости, изучали тела друг друга, подолгу целовались, не в силах оторваться. Теперь мы пришли к новому этапу, уверенные в своих желаниях и это хорошо, если задуматься. Мы не торопились, мы выжали каждое мгновение до самого конца. И теперь тоже нельзя спешить, хотя мне хочется, безумно хочется сделать Гаррета своим окончательно. От жадности у меня подрагивают пальцы, но я из последних сил не позволяю себе срываться. Ему нужна подготовка. С девственниками всегда сложно, но и в этом есть своя прелесть. Мне нравится подобная чистота Гаррета, я буду его первым мужчиной и единственным.
Я отстраняюсь, а он вздыхает с сожалением. Смотрит на меня томно и растерянно, распластавшись на кровати. Раскрасневшийся, со влажными губами… Не могу сдержаться и любуюсь, почти ласкаю его взглядом.
- Знал бы ты, как выглядишь сейчас, - шепчу ему хрипло.
Он тяжело дышит и облизывает пересохшие губы, из одежды на нем только сдернутые с бедер джинсы вместе с бельем. Налитый кровью член, истекающий смазкой, лежит на животе и я бы хотел, чтобы Гаррет коснулся себя… Если задуматься, я люблю смотреть. Но не сейчас. Все эти чувственные игры потом, когда у нас обоих восполнится запас терпения.
Его одежда летит на пол, туда же отправляются и остатки моей. В нашей тумбочке лежит смазка и пара презервативов, которые я не трогаю.
Гаррет замечает это и спрашивает:
- А резинка? – я слышу, что его голос дрожит от волнения и напряжения.
- Не доверяешь мне? – усмехаюсь и, так и быть, тянусь к шкафчику, но он перехватывает мою ладонь и качает головой. – То-то же.
[NIC]Aidan[/NIC]