Ясмин кричала и отмахивалась от невидимых пауков, утверждая, что они заполонили всю её квартиру. Травила их какой-то отравой, разбрызгивая её вокруг себя, звонила в службу борьбы с насекомыми, вызвала бригаду. Они и позвонили в скорую, когда обнаружили босую молодую женщину с маленькой девочкой на руках в одной сорочке перед домом и не нашли в квартире ни одного насекомого. На лицо явное психологическое расстройство. На деле рак головного мозга.
Ларса разбудили рано утром. Адама не было рядом, в квартире было пусто. Едва продрав глаза, он пополз на поиски своего мобильного телефона и принял звонок, когда обнаружил его в заднем кармане джинс, валявшихся посреди комнаты. Мать Ясмин плакала в трубку и пыталась что-то сказать, но ему совсем не нужно было разбирать невнятную помесь шведского и английского, чтобы понять самое главное – случилось что-то страшное. Примерно месяц назад Ясмин сообщила свой страшный диагноз, теперь же он разобрал слова «больница», «приступ», «умрет». Большего и не нужно было. Бросив мобильник на диван, он принялся суетливо натягивать на себя одежду.
Они провели в больнице несколько часов. Родители Ясмин сидели на небольшом диванчике, в глазах их отражалась безнадежная пустота, они цеплялись друг за друга, словно земля уходила из-под ног то у одного, то у другой попеременно. Ларс сидел на полу по-турецки, прислонившись спиной к стене. Эльса спала у него на коленях и дышала с хрипом куда-то ему в шею. Он кутал её в свою джинсовку, прижимая как можно ближе к себе. Ребенка не с кем было даже оставить. Она жила с Ясмин и была там, когда у нее начались галлюцинации. Ларс на мгновение допустил ужасную мысль о том, что дочь могла пострадать от рук матери, но взял себя в руки – она бы никогда не причинила боль своей дочери, она не оделась, но выбежала вместе с ней на улицу, чтобы спасти. Плевать, что от несуществующих пауков…
Ларсу было страшно. Ему было тяжело дышать, в горле встал ком, сердце колотилось в груди, отчаянно качая кровь, словно бы хозяин собрался прощаться с жизнью. Он сжимал свою маленькую дочку в руках, жадно прислушивался к её дыханию и смотрел перед собой в одну точку. Где-то там, внутри, затерялись невыплаканные, испуганные слезы. Где-то там внутри засела страшная паника. Почти истерика. Почти безумная. Там вообще скопилось много самых разных эмоций, но у Ларса не было сил все выплеснуть, потому он просто сидел, просто смотрел, просто обнимал свою ночь, игнорируя затекшие ноги.
Спустя пару часов ожидания им сообщили, что Ясмин необходима госпитализация. Её родители поехали домой, чтобы собрать необходимые вещи и привезти их ей, а он собрал вещи Эльсы и отвез её к своим родителям. У него руки дрожали и колени подкашивались. Он бы не справился с дочерью в этот день, но пообещал забрать её уже утром. Родители все поняли. Покидая отческий дом, он чувствовал себя предателем, но решил, что лучше собраться сейчас, чем подвести Эльсу позже.
А потом Ларс поехал домой на такси. Он не знал, что ему делать. Как ему поступать. Врач ясно дал понять, что механизм запущен, часы затикали быстрее, время кончается. Песок пересыпается все быстрее и быстрее в другую колбочку, права поменять их местами, у него просто нет. Ни у кого нет. Это почти конец. У Ясмин мало шансов выжить. А сколько у Ларса шансов стать хорошим отцом для Эльсы, когда её не будет рядом? Плохие новости камнем повисли на сердце, он поднимался по ступенькам медленно, едва не валясь вперед и не скатываясь кубарем обратно. Лифт не работал, но в нем возились мастера. Они переговаривались о своих прошлых любовницах и громко гоготали перемежая это с чисто техническими моментами. Ларсу было плевать на лифт, ремонтников и любовниц… Он хотел что-нибудь почувствовать. Желательно прикосновения шершавых пальцев Адама к шее, его дыхание где-то у виска и близость худощавого, но безумно любимого тела.
А там, в квартире…
- Ты опять... Я же тебя просил… - он сам услышал, каким упавшим голосом заговорил и испугался эмоций, что на него накатили.
- Иди ко мне...
Адам улыбался, а Ларс хотел блевать. У него ребра трескались, у него внутри обрывались нервы-ниточки, у него органы менялись местами. Ему было больно. Тяжко. Тяжко… Снова наркотики, рассыпанные дорожки кокаина на журнальном столике. Этот пьяный, бездумный, бестолковый взгляд. Эта дымка, подернутые поволокой больные глаза. Испорченный. Грязный. Страшный. Глупый, глупый… Он так любил его. Вопреки всем недостаткам. Он прощал его огрехи, он прощал его проступки, он прощал обманы. Закрывал глаза на перегар иной раз, позволял накуриваться. Ларс пробовал все, чтобы найти общий язык. Принимал с ним немного, пытаясь внушить, что легкие наркотики с ним в компании – это лучше, чем русская рулетка со смертью каждый раз, когда он теряет над собой контроль. Ругался. Злился. Обижался. Даже плакал. Он просил, приказывал, заминал темы. Он смывал дозы в унитаз. Объявлял молчанки, голодовки, уходил спать на пол…. А толку? Все повторялось снова.
И Ларс вдруг все понял.
- Убирайся. – Тихо попросил он, сглатывая ком и зло смотря на своего любовника. – УБИРАЙСЯ К ЧЕРТОВОЙ МАТЕРИ ИЗ МОЕЙ КВАРТИРЫ! ВАЛИ ОТСЮДА! СОБИРАЙ ВОТ ЭТО ВСЕ! ЗАБИРАЙ! - Он перевернул журнальный столик пинком. – Давай, слизывай. Снюхивай. Пихай по карманам свою проклятую отраву и убирайся вон! Сейчас же!
Переводя дыхание, он чувствовал, как горлу подступают слезы. Чувствовал, как они жгут глаза.
Слезы обиды.
Слезы боли.
Слезы страха.
Ларс не выдерживал того, что с ним происходило.
Ларс так больше не мог.
Ларсу всего было много.
Ларс хотел закончить.
- Давай, поднимайся! – он вздернул Адама за грудки и поволок к двери. – Уходи. Уходи прочь и даже не думай трогать меня! ВОН! Я СКАЗАЛ, ПОШЕЛ НАХУЙ ОТСЮДА!
Выпихнув мужчину за дверь, Ларс хлопнул ей от души и, прижавшись к ней спиной, бессильно скатился вниз. Сел, прижимая колени к груди. Окинул пустым взглядом свою небольшую каморку. Вспомнил глаза родителей Ясмин, растерянные лица своих родителей, обеспокоенное детское непонимание Эльсы и пьяный угар на лице Адама. И разрыдался так, как не рыдал никогда. Навзрыд. С рычанием и жалостливыми вскриками. Как ребенок. Очень честно.
Сломанный-разломанный Ларс.
А ты думал, что всю жизнь тебе будет легко?
Таких, как ты, ломают первыми.
[NIC]Lars[/NIC]

Ларс чувствовал, что все никогда не будет так, как было прежде. Никогда. Былая жизнь ускользала сквозь пальцы. Исчезала с дымом очередной сигареты. Растворялась в неразведенном плохом виски, стоявшем в шкафу, казалось бы, вечность, со времен бурных попоек с друзьями. Тогда было все равно, что, главное, весело. Те времена тоже уже прошли, когда он стал отцом, но те изменения были светлыми, а эти оседали тяжестью на душе, пачкали ее грязными разводами страданий, пришедших и предстоящих. Сомнениями о том, что дальше и как лучше, когда кажется, что лучше уже быть не может, только хуже. Метаниями от одной мысли к другой, хотя на деле они все бестолковы. Он знал, что будет просыпаться по утрам даже после смерти Ясмин, как и их маленькая дочь, но не знал, что будут нести собой те дни.
Кто поможет?
Что сказать?
Что делать?
Когда?
Как?
У него не было опоры в жизни, он слишком много сил приложил за прошедшие года, чтобы оказаться свободным, а теперь? Что ему делать теперь, когда он пустил свои корни в почву свободной жизни, а остальные деревья отказались от него, и некому было поддержать?  Чьи могучие ветви поддержали бы его, хлипкое деревце? Чьи крепкие, разросшиеся под землей корни, переплелись бы с его собственными? Никого рядом не было, кроме хрупкого светлого росточка Эльсы, желающей поддержки и заботы от того, кто не знает, как её дать. Его земля была отравлена, он был обманут. В горле застрял ком обиды на Ясмин, на Адама, на жизнь. И не выкурить его сигаретами. Не проглотить вместе с плохим виски и желтой водой из-под крана. Не выплеснуть на бумагу. Слишком много вопросов роящихся в голове. Ни одного ответа на горизонте.
А может лучше, ну его…?
Броситься из окна?
С пожарной лестницы вниз?
Или петлю на уродливый крюк для люстры?
Вместо которой страшная лампочка на проводе?
Табуретка подкошенная быстро отпустит его.
Стоит только ногой повести.
На шкафу есть крепкая бельевая веревка….
Ниточка за ниточкой внутри обрывалась его связь с жизнью. Кто будет скучать? Отец, наверное, разозлился бы. Мать бы заплакала. Друзья бы обсуждали внезапную кончину во время своих попоек между делом, дескать «Ты слыхал, кстати, Ларс красноволосый умер? Говорят, повесился». Будут гадать над причинами, домысливать и пить, конечно. А что еще делать, если умер друг? Кто-то может устрашится или проникнется, с радостью подумает, что не оказался на месте старого знакомого и позвонит любимым чаще, чем раз в неделю. Может, в любви признается лишний раз. Покается. Смерть пугает людей, но ненадолго. Скорбеть никто долго не будет. Родители испугаются, но после похорон мало что изменится – они никогда не были семьей, они никогда не встречались часто. Да и друзья забудут, если уже не забыли, уверенные, что Ларса просто подальше от настоящей жизни унесло отцовство и серьезные отношения. Серьезные отношения?
Хах.
Серьезные.
Как же.
Серьезные.
Часы показывали два часа ночи. Одиночество, совершенное одиночество подтверждало все его догадки. Он никому не был нужен. На миг представил себе, как лежит в гробу. Неподвижен, бледен, худ. Волосы, как никогда, прилизаны. Нелепый костюм совсем не смотрится.
Выбирала точно мама.
Гроб закрывают крышкой, завинчивают по углам болтами. Слышно, как люди плачут и шепчутся, обступая гроб, но он один. Никто его не слышит, не видит, запертого в ящике с отчетливым ощущением того, что жив и не все потеряно. Ларс хочет представлять себя мертвым, но с каждой минутой задумывается о том, что мог сделать живым. Отчаянно силится открыть глаза, стукнуть по крышке гроба или выбить её к чертям собачьим, но ничего. Гроб покачивается и его несут на кладбище. Позвякивают металлические ручки, слышится топот шествующих и их голоса.
А сколько ему было лет?
А сколько лет его дочке?
Неужели не пережил болезни жены?
Как нехорошо. Такая маленькая девочка и одна остается.
Как же так.
Ой…
От запаха цветов тошнит. Их слишком много, от них чешется в носу и перчит в горле. У Ларса в голове куча мыслей о том, что он не успел сделать. Вспомнил школьную любовь, милую девчушку с двумя русыми хвостиками, к которой постеснялся подходить. Вспомнил, как мечтал показать Эльсе целый мир и написать ее портрет во весь рост. Вспомнил, как бросал начатое, думая, что все успеется. Вспомнил, как боялся неудач и отказывался от многого. Все вспомнил. Ему всегда казалось, что времени еще вагон, а оказывается…? Ему безумно жаль себя. Он возмущен и хочет выбраться. Доделать начатое. Насладиться жизнью. Но он закрыт в проклятом ящике. В проклятом гробу заколочен. Нельзя вернуться назад, взяться за все брошенное и проявить отвагу. Раньше надо было думать. Раньше. Ларс чувствует, что предал всех и сам себя. Беззвучно взывающий о помощи слабак, неспособный спастись. Их жизни продолжатся, они пойдут своими дорожками, разбредясь после похорон, а он? А он ляжет в сырую землю, пока все будут пировать за его упокоение.
Но он не хотел успокаиваться!
Он жив!
Не умер!
Жив!
Гроб опустили в яму и свет исчезает. Ларс слышит, как земля глухо падает на крышку гроба и гробовщики копают.
Похоронен заживо.
Почти убит, но своими собственными силами.
Нечестно, а чем думал раньше?
Ларс отчетливо слышит, как плачет дочка. Крики напуганной Эльсы, такие честные и невинные. Разве она заслужила побывать на похоронах обоих родителей? А что дальше, бабушки и дедушки? А если с ними что-то случится, то что тогда? Приют? У нее нет никого. Никого, чтобы спасти маленького ангела. Уберечь от всего.
Пальцы медленно поддаются, и Ларс шевелится в своей клетке, чувствуя, как ускользает его время. Сгибает ноги, упираясь коленями в крышку и прислоняя к ней ладони до ломоты в суставах. Усилие за усилием. Усилие за усилием.
И удалось.
Разлетелись в стороны доски гроба, а Ларс сел на диване, проснувшись. Проклятый сон высосал из него все силы. Заправляя постель и сокрушаясь от мысли, что проспал весь день и не забрал Эльсу, как обещал, он явно торопился. Стук в окно воспринял с раздражением, проигнорировав Адама, но бросив на него злой взгляд. И хватило же ему наглости улыбаться. Хватило же наглости явиться. Чертов сукин сын. Пусть проваливает. Времена, когда Ларс был рад его вмешательству в свою жизнь, уже прошли. Но их мнения разошлись, и стекло разбилось от резкого удара. Вздрогнув, Андерссон хотел заорать, но почувствовал, как горло перехватило.
- Уебывай. – Приказал Ларс, когда дар речи к нему вернулся. – Я тебе вчера неясно сказал? Я повторю! Пошел нахуй из моей квартиры! Не помнишь причин, да?
Горько усмехнувшись, он потер лицо сухими ладонями и взъерошил и без того косматые волосы. Помолчал еще мгновение, а потом заговорил с новыми силами.
- Конечно, не помнишь. А если бы ты выполнил свое обещание и не обдолбался, то помнил бы! Но тебе похуй на меня! Тебе похуй на мои чувства, для тебя важен лишь этот… порошок и кто я такой, чтобы учить тебя жизни, да? – Отшатнувшись дальше нервно, Ларс сжал кулаки. – Если бы ты был в сознании, то ты знал бы, что Ясмин умирает. Знал бы, что я провел много часов в клинике. Знал бы, что Эльса останется без матери и поэтому будет вынуждена жить со мной. Если бы ты выполнил свое обещание, то ты бы услышал, как я звонил тебе сотни раз, потому что оказался один там, в больнице, с ее плачущими родителями и маленьким ребенком на руках. Но какое тебе до этого дело, правда? Что, деньги кончились?
Прикусив задрожавшую губу, Ларс всеми силами пытался сдержать слезы.
Не сейчас…
Не надо…
- Ты был мне нужен. – Выдавил он из себя.
[NIC]Lars[/NIC]

Он накормил обокравшего его воришку.
Он впустил его домой после.
Впустил в дом.
В постель.
В сердце.
В душу.
Конечно, Ларс прекрасно понимал, что Адам не изменится в одночасье. Не откажется от лет, прожитых на улице. Не забудет о привычках, складывавшихся не один год. Он понимал, что у людей всегда есть багаж, от которого не так просто отказаться. И готов принять Адама таким,  каким он был. Это не значило, что он готов был все это терпеть, пока тот не сдох бы в какой-нибудь подворотне. Нет. Он был готов помочь Адаму бороться с его демонами, подарить новый смысл существования, обогреть и показать, как прекрасен мир и сколько в нем безвредных удовольствий. Ларс верил, что сможет помочь ему, потому что любил. Любил невероятно сильно, жадно, отчаянно. И эта любовь перекрывала все минусы, недостатки, недочеты. Все оплошности и промахи. Она заглушала собой и боль, и обиду, и страх перед наркотиками и их последствиями. Любовь дарила ему силы. И надежду. Любовь рождала в нем надежду.
Ларс привык верить в лучшее. И верил. Именно поэтому он попытался помочь Адаму в первую встречу, поэтому он впустил его в свою жизнь, распахнув перед ним двери и окна в квартиру и сердце. Несмотря на все тревожные звоночки, все предчувствия и страшные мысли, тревожащие его по ночам, когда Адам пропадал где-то дольше, чем обычно. Ларс был слеп своими чувствами, своими надеждами на лучший исход. На то, что все изменится и станет лучше, в разы прекраснее, чем было. Что Адам поймет, как глупо он себя ведет, возьмет себя в руки и исцелится от своих дурных пристрастий. Ларс обманывал себя, как обманывают себя тысячи людей, думая, что все придет в норму. Как женщины дерущихся мужей напоминают себе «Он просто не рассчитал силы». Забивал свою голову глупой, наивной верой в то, что сумеет исправить его, спасти и спрятать от демонов, губящих его душу и все верные помыслы. Но он не мог сделать этого. Никто не мог. Ни один человек, ни один экстрасенс, ни одна бабка-ведьма, ни один бог не был властен над этими пороками и что-то сделать мог только сам Адам. Только он. И никто больше. А пока он не понял этого сам, не осознал, что ему пора взять себя в руки, Ларсу следовало бежать, иначе Адам утянет его в бездну за собой. А Ларсу нельзя в бездну. Ему нельзя потеряться. У него дочка, которой он нужен. Неожиданно Андерссон понял, что нужно сделать. Понял, что если простит Адама сейчас, то совершит новую ошибку.
Он снова впустит его домой.
В постель.
В сердце.
В душу.
А потом Адам снова украдет у него что-то. Теперь уже не вещи и деньги, а что-то важное, бесценное и безвозвратное. Он снова оставит Ларса у разбитого корыта, сделает ему безумно больно, разрушив его песчаные замки мечтаний, разгромив его веру в лучшее, сломив его неугомонный яростный дух, жадный до жизни и удовольствий. Адам украдет его шанс на лучшее. Его улыбку и громкий, заразительный смех. Высосет его силы, как клещ. Выбьет вкус к жизни. Он оставит после себя разруху, боль и пустоту, изломав Ларса. Не со зла, с любовью, ведомый своими страстями, которые не смогла побороть их любовь. И с этим ничего не поделаешь. Ларсу оставалось только одно – спасаться. И если Адам любит его, действительно любит, как говорил сейчас, когда сжимал его в крепких объятиях, впитывая кожей его горькие слезы, то он сделает правильный выбор и снова найдет его.
- Я тоже люблю тебя. – Влажно вздохнул Ларс, отстраняясь и разглядывая любовника глазами, полными слез. – Безумно сильно. Очень. Очень сильно, Адам…
Прижавшись своим лбом к его лбу, он прощался. Еще не зная ответа, не прочувствовав реакции, Ларс на всякий случай прощался. Впитывал в себя моменты, готовясь к мысли, что вполне может потерять этого человека. Навсегда. Что он может уйти в разбитое окно, разбив так же легко сердце Ларса, чтобы никогда больше не вернуться. Зная, что так надо, Андерссон все равно не чувствовал облегчения. Лишь боль. Чудовищную, терзающую острыми когтями его сердце и душу, отданные на поруки Брэтфилду.
- Но ты должен сделать выбор. – Сказал он, коснувшись пальцами щек Адама, погладив его губы, не давая говорить. – Или я, или наркотики. Теперь я серьезно. Ты должен отказаться или от них, или от меня. Окончательно. А сейчас уходи, пожалуйста. Если ты вернешься, то с решением, что отказываешься от своего образа жизни ради меня и Эльсы. А если нет, то не возвращайся. Я мог бы позволить тебе сломать меня, но теперь я буду отцом на полную ставку и это уже не шутки. Иди…
И с души неожиданно свалился груз. Ларс вдруг почувствовал страшное облегчение и… пустоту, словно его выпотрошили, не оставив ничего внутри. Прижавшись губами к подбородку Адама, он медленно отошел от него и стер слезы с глаз тыльной стороной ладони. Шмыгая носом, он побрел к шкафу и напялил на себя толстовку. Пригладил волосы двумя ладонями и вышел из квартиры, бросившись вниз по лестнице. Ему нужно было забрать Эль.
[NIC]Lars[/NIC]

Ларс Андерссон принял самое тяжелое решение в своей жизни и теперь, когда он сказал все, что думал, и приготовился к самому худшему, ему было легче. На самом деле, ему не полегчало и тем более не похорошело, скорее его душа просто отказалась работать в таком напряжении в такие тяжелые времена, потому временно (а временно ли?) покинула его тело. Или, может быть, спряталась где-то там, в задворках сознания, куда никому нет доступа, даже самому Ларсу не хотелось туда ломиться. С отключенной душой ему вообще больше ничего не хотелось. Его голову не тревожили никакие мысли, его сердце не тревожили мрачные предчувствия, связанные с пагубными пристрастиями любимого мужчины (бывшего?) и болезнью близкой сердцу женщины. Если честно, то Ларсу было даже немного стыдно, что он не думает о ней, о Ясмин, о том, как она там, одна, в больнице, сражается с такой страшной болезнью? Или как её родители? Просто он уже слишком долго думал об этом, слишком много мыслей прошло через его голову и теперь его заклинило. Единственная мысль, бившаяся в голове, была инструкцией к основному действию: ставить вперед правую ногу, за ней поднимать левую, ставить левую и опять поднять правую. Ларс осознавал, что ему нужно куда-нибудь идти, и он просто шел, диктуя себе действия. Шаг за шагом.
« - Вперед правую ногу, поднимаю левую и ставлю её, после поднимаю правую…»
За дорогой, честно говоря, он не следил, забывшись. Когда вспомнил, какой была его цель, вздумал выругаться и резко поднял голову, посмотрев перед собой. Ожидал увидеть какой-нибудь район, далекий от пункта назначения, но уперся в ворота хорошо знакомого дома своих родителей. Не то подсознательно помнил, что ему нужно забрать Эльсу, не то хваленная память мышц? Черт его знает. Но такая неожиданная приятность его даже порадовала. Открыв ворота, используя код, он прошел к дому и быстро поднялся по лестнице. Вдавил кнопку звонка большим пальцем.
- Кто там?
- Это я, мам.
- Ларс? – дверь открылась после щелчка замка. – Дорогой мой, здравствуй. Как ты? Выглядишь не очень. Ты зачем пришел? Тебе бы отдохнуть, мальчик мой, ты совсем осунулся…
- Я ведь обещал забрать Эльсу. – Напомнил Ларс, уворачиваясь от посягательств на свои волосы, которые его мать всегда хотела пригладить (на самом деле, она наверняка хотела его если не обрить наголо, то хотя бы перекрасить в черный).
- Она спит, мой хороший. И тебе бы тоже не помешало отдохнуть. Езжай домой, прими горячую ванну, если в твоей клоаке есть горячая вода, - миссис Андерссон наморщила свой миниатюрный носик, выражая брезгливость – Ларс бы закатил глаза, но был не в том расположении духа. – И хорошенько отоспись. Заберешь её завтра или может даже послезавтра. Она ладит с нами и ей тут спокойно, так что мы позаботимся о ней.
Ларс засомневался, не зная, как поступить. Он очень хотел забрать Эльсу, ведь если она будет рядом, то ему будет легче. Он безумно любил свою дочку, свою маленькую светловолосую девочку и был уверен, что если ангелы существовали, то выглядели они в точности, как она, ведь Эльса Анни Андерссон была совершенством с ног до головы. И еще он малодушно и эгоистично думал, что Эль отвлечет его от трагедий личной жизни, потому что она ребенок, о ней надо заботиться, за ней нужно следить, так что некогда страдать и хвататься за волосы. В то же время, Ларс чувствовал нереальную усталость и понимал, что в таком состоянии он просто не будет способен приглядывать за дочерью, играться с ней, как она привыкла, даже на прогулку перед сном у него не хватит сил. К тому же, она спит, так к чему же нарушать её волшебные сны и возвращать её в эту пакостную реальность? Ларсу было бы легче, будь она рядом, но он никогда не был эгоистом, потому сказал:
- Я заеду за ней завтра. А сегодня пусть останется у вас.
- Ладно, - согласилась его мать, сочувственно улыбаясь. – Помни, что ты всегда можешь на нас положиться, Ларс. Мы твои родители, а она наша единственная внучка. И мы любим вас.
- Да. Спасибо, мам. – Кивнул он, отводя взгляд, после чего выдавил из себя. – Я тоже вас люблю.
Встреча с матерью его, как и всегда, вымотала. Ларс плелся в непонятном направлении, снова повторяя в голове свою незамысловатую инструкцию.
« - Вперед правую ногу, поднимаю левую и ставлю её, после поднимаю правую…»
Его никто не хотел. Его нигде не ждали. Он никому не был нужен. На самом деле, был. Он был нужен Ясмин, её родителям, своей любимой дочке и Адаму все-таки тоже был нужен. Но Ларс чувствовал удивительное одиночество. Тяжелое, гнетущее, болезненное, повисшее на над его головой черным грозовым облаком. И он бы заплакал, начал играть, петь, орать, рисовать, делать хоть что-нибудь, если бы у него было хоть немного сил. Но у него не было. Потому он просто шагал вперед. Без мыслей. Без целей. Зачем они? Правильно, незачем.
Красные волосы постоянно падали на лоб, лезли в глаза, и он раздраженно убирал пряди, подавляя желание вцепиться и потянуть – все равно выдернуть не получится. А потом он наткнулся на небольшую парикмахерскую, нащупал в кармане джинс несколько купюр и зашел туда, не раздумывая и минуты.
- Здравствуйте. – Вежливо обратился он к пухлощекой женщине со стильной короткой стрижкой. – Я бы хотел покрасить волосы. В черный.
- Здра-а-а-вству-у-у-йте! – девушка, которая разговаривала с ним, словно пела, а не говорила. – У на-а-с есть сво-о-бо-о-дный ма-а-а-стер. Про-о-йдите во-о-о-н ту-уда.
- Хорошо, спасибо. – Лаконично отозвался Ларс.
Уже через час он вышел из парикмахерской с черными волосами. Было непривычно, но отчего-то ему стало легче. Он даже решил, что ему нужно идти домой, принять ванну и лечь спать – его мать иногда бывала чертовски права. Сев с ближайшей остановки на автобус, он отправился домой.
Зайдя в квартиру, он неловко разулся, бросил джинсовку в коридоре на кособокую тумбочку, потер руки одна об другую, согреваясь. На улице было тепло, но ему было холодно. Зябко на душе. Прошел в свою единственную комнату и крупно вздрогнул, наткнувшись взглядом на Адама. Ларс был уверен, что он уйдет. Он не из тех, кто любит ограничения. Не из тех, кто готов проглотить запреты. Не из тех, кто готов исправиться ради кого-то. Условие Ларса изначально обозначилось внутри него, как конец, исключая мимолетные легкие надежды, что все выйдет по-другому. Теперь он напугался, потому что ожидал одиночества, а оказался в компании. И повис неловкий момент.
- Я убрал стекло. И простынь повесил, чтобы особо не дуло. Готов поспорить, она будет забавно трепыхаться на ветру. – Сказал Адам, не растерявшись.
- Хорошо. – Отозвался Ларс, не зная, что еще сказать. – Спасибо, что сделал это. – переступив с ноги на ногу, он решил уточнить. - Теперь тебе пора?...
Слабая надежда вновь затрепыхалась внутри, и Андерссон уже представил, как ему будет больно, когда она разобьется. Он ведь ушел специально, чтобы не видеть, как его счастье уходит в окно так же легко, как когда-то пришло. Только вот теперь оно не придет.
[NIC]Lars[/NIC]

Ларсу не верилось.
Всю свою жизнь он старался жить правильно. Не так, как велят церковь, конституция и другие поставщики правил для тупого стада людей. Ларс жил так, как велело ему сердце, его большое и доброе сердце, прекрасное верой в лучшее и щедростью. Он был не самым хорошим сыном, далеко не лучшим отцом, он пропускал важные мгновения, думая, что впереди всегда есть время, что уж там-то, в будущем, его очень много. Работником он тоже был не лучшим, не смог поддержать семейное наследие. Ларс всегда был горделив и не нашел в себе сил сохранить семью, понести правильную ответственность за свои поступки, разменять свою свободу на жизнь, принятую обществом. Он не стал ничьей гордостью. Не обрел бесценного опыта. Не сумел реализовать себя, предпочтя остаться ребенком в теле взрослого мужчины, и пусть ему на все хватало денег, но жил он все равно неправильно, так и не сумев составить долгосрочный план собственного успеха. Он не увидел других стран, не изучил новых языков, ничего не оставил для своих детей. Минуло почти тридцать лет с его рождения, а он проживал каждый день, как первый, питаясь солнцем и растя в себе вдохновение, составив список приоритетов, неодобряемых обществом. И не желал ничего менять.
Но Ларс всегда был добрым человеком. В его теле, помимо необязательности, расхлябанности и боязни больших планов, жила большая вера в Человека. Он никогда не делал ничего плохого людям, никогда не стремился кого-то обидеть. Не кичась своими заслугами и скромной популярностью, он делил свой завтрак с бродягами, обед с животными, а ужин с друзьями. Вырезал приведений из марли на Хэллоуин, чтобы украсить свою и без того устрашающего вида лачугу, писал письма Санте и складывал в ящичек на шкафу, а сам становился Сантой для других, собирал письма из детских домов и выполнял чужие желания, устраивая шоппинг по центрам детских игрушек в истоптанных и порванных кедах. У него в карманах всегда имелась мелочь для бедняков, сладости для встречных детей, иногда он часами игрался с соседскими ребятами во дворе, мастеря им мультики из бумаги. Достаточно нарисовать на двух листочках две картинки с последовательными действиями и наматывать один листочек на ручку быстро-быстро, чтобы картинки в руках оживали. В глазах детей он умел творить чудеса.
Жизнь разочаровывала Ларса много раз. Чем добрее и честнее он поступал, тем больнее жизнь его била. И как всякий человек, он искал ответы на вопрос «Почему?» Почему ему больно, когда он дарит людям радость? Почему его обижают, когда он сам и мухи не обидел в своей жизни? Почему ему так тяжело жить? Почему его обманывают? И почему всем недовольны? Ларс старался жить правильно. Он расстраивался и разочаровывался, он обижался и плакал, стыдясь своей слабости. Но никакая сила, казалось бы, не была способна вытравить из него веру в людей. Веру в то, что бумеранг добра работает. Что каждый отданный им кусок вернется с торицей или хотя бы сделает чью-то жизнь немного счастливее. И Ларс, несмотря на свою горделивость, никогда не кичился своими добрыми поступками. Потому что помимо этого он был еще и потрясающе бесхитростным.
Жизнь подвела его к самому большому разочарованию. Осыпала потерями, измотавшими душу и сердце. Ему было больно. Он, наконец, сломался. И его добрую душу, теперь, казалось бы, навеки очерненную, как волосы, не смогли бы излечить чужие улыбки, мурчание дворового кота с порванным ухом или детский смех. Ларс приготовился к трауру, к личной трагедии, поняв, что больше не способен улыбаться в ответ на несправедливость. Воин света был повержен злом и готов был принять поражение. Вывесить белый флаг, чтобы хоть немного души осталось для Эльсы, маленькой девочки, которой очень нужен папа. Ларс смирился с тем, что случилось. Смирился.
Но вдруг все его добрые деяния обернулись чудом. Бумеранг вернулся, яркой вспышкой осветив его квартиру и душу. Очистительная сила облегчения, пришедшая следом за неверием, спасла его. Ларс вдруг понял, что справедливость в мире существует, и все шло правильно. Именно так, как и надо. Как суждено. Его копилка добрых дел переполнилась, и вот рядом с ним снова был Адам. Он сжимал его в объятиях и говорил самые желанные слова на свете, даже не понимая, что делает с Ларсом. А ведь он готов был снова заполнять свою копилку, лишь бы любимый человек оставался рядом. Весь мир за возможность прижиматься к нему, прятаться в его руках, слышать его дыхание. Любить так сильно было больно и в то же время так безумно прекрасно, что у Ларса зашлось дыхание, и он тихо всхлипнул от переизбытка эмоций.
Обвив шею Брэтфилда руками, он тихо плакал от облегчения. Знал, что Адам не шутит и будет рядом. Чувствовал, что он любит его и поможет бороться. Ларс больше не был одиноким. Рядом с ним был человек, способный уничтожить его, но яро желающий спасти. И все эти ощущения так измотали его….
- Пожалуйста… - попросил Ларс, отчаянно шмыгая носом. – Пожалуйста, Адам, не позволяй наркотикам больше управлять собой. Пожалуйста. И я сделаю все, чтобы ты был счастлив. Ты мне нужен. Ты нужен мне такой, какой ты есть. Тебе не нужно забываться и прятаться за этим, тебе это не нужно. Ты нашел человека, который любит тебя настоящим. Пожалуйста, не надо больше… Позволь мне лечить твои раны.
[NIC]Lars[/NIC]