Закурив сигарету, Йон с довольным видом крутился у зеркала. Не потому что ему хотелось убедиться в том, что он выглядит хорошо, а потому что он все еще лелеял в душе невесомую мечту поступить в университет. Актером, танцором, режиссером - не важно, кем, главное, поступить в конце-концов и перестать бездельничать. Конечно, Йон любил праздный образ жизни, который ему вполне могли обеспечить занимающиеся бизнесом родители, но и самому как-то надоело бить пальцем о палец. Подростковая жизнь, прогремевшая под знаменем шумных вечеринок и занимательного принятия городом иностранца, канула в Лету, теперь Йон считал себя человеком взрослым, а взрослому негоже сидеть без дела. Какая-то знакомая звала его в модели: они познакомились как раз-таки на одной из этих громких вечеринок, где он вылил себе пиво на футболку, а она с хохотом помогала оттирать его, проходясь салфетками так и эдак по животу и соскам. Приятно, но Йон пока не был уверен в том, что хочет связывать себя с модой и этой дамочкой. Запустив пальцы в свои волосы, он отрабатывал программу, прочтенную в какой-то художественной книге краем глаза? изображал удивление, страх, печаль, он был бравым рыцарем и робким мальчиком, был ловеласом и скучающим, повидавшим виды стариком. Его гримасы вполне удовлетворяли, одного Йон не понимал - почему они не удовлетворили приемную комиссию? Наверное, что-то было не так. На актерский было несколько зверских экзаменов, которые он по простоте душевной мог не сдать. Танцевал он неплохо, актерское мастерство не блистало, но, по его скромному мнению, вполне заслуживало зачисления на факультет. А вот с пением был вопрос. Может, им не нравилась его характерно испанская голосистость, идущая в большой разрез с привычными канонами певцов в Америке. Может. Но это уже явно попахивало расизмом, думать о котором Йону не позволяло хорошее настроение. Докурив, он быстро потыкал окурком в пепельницу, туша дым, и завалился на диван, мечтательно заведя руки за голову. Закрывая вот так глаза каждый раз, он мечтал о том, как окажется в театре. И снимется в кино. Ну или просто будет танцевать, знать все движения и па, станет профессионалом, полностью владеющий своим телом, что в данный момент представляло большую проблему. Хоть Йон и был парнем не таким уж и большим (рост не в счет), все же ловкости ему не доставало: то и дело он куда-то врезался, обо что-то спотыкался, что-то сбивал. Ронял. Выливал. Сшибал. Цеплялся рукавами за ручки дверей. Так бывало, но еще ни разу Йон не загрустил из-за этого. Он нежно любил себя и свою неуклюжесть, не пересекая границу самолюбования и эгоизма, нет, он любил так, как должен любить себя каждый человек. Если этого нет - вот где начинаются проблемы. Йон был не таким уж образованным человеком, но обладал своей (в чем-то детской и непосредственной) философией, которая спасала его по жизни вот уже который год. Многое он подчерпнул именно из общения с такими же, как он, а уж из книг - самую малость. Его привлекала массовая культура, а не классика. Да и о какой классике могла идти речь, если великая история Америки - это колонии и завоевания, вот так вот! Уж это-то он знал!
Можно было бы задремать, решив, что устал к вечеру, да только музыка снаружи заставила Йона подняться и сесть на диване, выглянув в окно. Он жил на втором этаже, потому все происходящее снаружи было слышно так, что хоть окна не открывай. Порой, отдыхая, он слышал разговоры дамочек, которые вгоняли его то в смех, то в краску. Кто кому где и как. Ужас какой, что люди умеют! Но эта музыка.. Эта музыка была неожиданной и гораздо более приятной, чем шаловливые разговоры, потому он высунулся из окна, наблюдая за тем, что творится снаружи. Поток прохожих был под вечер сильный, потому нетрудно было определить, откуда играет музыка - мужчина с гитарой тут же оказался окружен стайкой зевак и возвращающихся с работы, краем уха Йон слышал, как отворяются окна других квартир. О, этот парень стал настоящей звездой за считанную минуту! Йон улыбался, наблюдая за ним и слушая его песню - красивая мелодия, красивые слова (ему так казалось, хоть и разобрать все он не смог), умения музыканта играть и петь, о, все это подкупало и завоевывало трепетную душу испанца! Улегшись на подоконник, он слушал с довольным выражением лица и едва ли не мурлыкал. Он любил творчество во всех его проявлениях, любил таких вот незатейливых уличных музыкантов такой же сильной любовью, как и больших звезд, устраивающих классные шоу. Музыкант бросил взгляд на дом, и Йон, увидев, что тот скользнул по нему взглядом, заулыбался шире и заерзал на диване, упираясь в подоконник локтями. Ему хотелось поболтать с этим мужчиной, расспросить, что за песня, можно ли найти ее в интернете, который уже шагал по миру широким шагом. Луна до сих пор помнил, как, будучи школьником, бегал в интернет-клубы, чтобы соприкоснуться со священным и познать то, что многим другим недоступно. Тогда интернет был не таким интересным, но ведь уже пять лет прошло! Ему хотелось слушать эту песню и в будущем, не упустить шанс оставить ее при себе, так искренне, так жадно.
Музыкант закончил, и люди принялись бросать ему в чехол деньги. Многие улыбались и хлопали, даже Йон захлопал со своего окна. Он думал, что будут еще песни, но нет - певец поклонился и принялся собирать деньги и сворачивать свой небольшой концерт.
- Эй, стой! - крикнул вдруг ему Йон, едва не выпав из окна. - Подожди, не уходи! - прокричал и исчез, торопясь через всю квартиру и сбегая вниз по лестнице. Хоть бы не ушел! Йон так боялся не успеть, что, оказавшись на улице, практически налетел на музыканта, не рассчитав скорость и дистанцию. Будь он машиной, а не человеком - запахло бы жженой резиной, но нет, Йон затормозил, слегка схватившись за мужчину, но быстро отступив на приличное расстояние - хоть и был кинестетиком, а предпочитал оставаться вежливым даже с теми, кого хотелось потрогать.
- Привет. - спокойно поздоровался мужчина, пряча руки в карманы и явно ожидая, задаваясь вопросом - что за понадобилось от него этому парню?
- Привет. - радостно ответил Йон, рассматривая его. А симпатичный! Он был старше, но ненамного, лицо было добрым, а волосы кудрявыми. - Что это была за песня?

[NIC]Yon[/NIC]

И Йон легко пошел за музыкантом-незнакомцем, забыв как следует запереть дверь. Воров он не боялся, так как красть у него особо было нечего. Родители купили парню небольшую, но удобную квартиру на Манхэттене, который с первого же дня завоевал любовь и доверие некогда совсем юного, маленького мальчишки. Йону нравилось жить не на самом высоком этаже, а нравилось быть ближе к голосам людей, гомону магазинов и прохожих, даже к песням таких вот музыкантов. Живи он на двадцатом этаже, вряд ли смог бы хорошо расслышать его песню, а уж сбежать так быстро вниз и подавно.
Совсем недавно он продолжил жить здесь один, до этого разделяя жилье с партнером, от которого у Йона осталась одежда, да пара теплых воспоминаний. Он не держал зла на людей, расставался с мягким сердцем и желал удачи тем людям, с кем ему было не по пути. Не имело смысла обижаться или таить в груди обиды, тогда как жизнь всегда преподносить сюрпризы и новые возможности тому, кто этого ждет. Йон всегда чего-то ждал. Жил с широко распахнутыми глазами, боясь упустить важные или интересные мелочи, легко увлекался любым делом и мечтал, мечтал, ох, как же Йон мечтал! Мечтал стать известным и успешным, мечтал снова влюбиться и быть любимым, мечтал о долгих ночных разговорах и поедании попкорна в затемненном кинотеатре под просмотр очередного фильма про американскую мечту. Ему не зазорно было проводить много времени, выстраивая планы и рисуя картинки, которые будут или могли бы быть. Ему это нравилось. Вдохновляло. Вообще Йон был человеком, который может легко сорваться из дома за бродячим музыкантом, и одно это характеризовало его как нельзя лучше.
Добравшись до парка, где было свежо и многолюдно (был вечер, кто-то гулял, кто-то шел с работы домой через парк), музыкант остановился, а с ним остановился и его спутник. Сел на траву напротив него и принялся слушать, внимая каждому непонятному слову, улавливая больше настроение, чем содержание. Улыбался и покачивался, не решившись включать диктофон, чтобы иметь возможность послушать эти песни и в будущем. Если музыканту не хотелось записывать эти песни и распространять их на разнообразных носителях, кто такой был Йон, чтобы ему перечить?
Прохожим тоже нравилась музыка незнакомца, и после первой в чехол его гитары полетели первые деньги. Йон поддержал их инициативу и, не вставая с травы, тоже подбросил ему денег. Не может купить, так хоть заплатить за творчество. Не зная нужды в хлебе и деньгах, Йон лишь отдаленно знал, что бесплатно петь на улицах никто не станет, понимал, что даже это - жест не только доброй воли, не только желание показать свой талант и поконтактировать с людьми, это еще и необходимость, потому что иначе тогда не будет что кушать на ужин. Йону деньги были не так уж важны, дома в холодильнике его ждали ингредиенты для панини, так что песня за песней он выложил в чехол все, что у него было при себе. Затем только заметил, что его сидячему примеру последовали и несколько других парней и девушек, устраивая около гитариста такой себе кружок почитателей. Подобные сцены можно было встретить разве что в кино, а он видел и, более того, сам создал это прямо здесь, в этом привычном парке! Испытав прилив радости, Йон заерзал на месте и широко улыбнулся музыканту. Он творил атмосферу, передать которую словами было абсолютно невозможно. Он улыбался Йон в ответ, а затем переводил взгляд на других слушателей, которые собрались вокруг него полукругом.
Когда небольшой концерт кончился, Йон был первым, кто подскочил и захлопал ему, первым, кто метнулся ближе, дожидаясь, пока тот сложил свой инструмент и подсчитает деньги. Нет ничего лучше человеческого творчества, особенно, когда оно такое открытое и теплое, направленное на других, а не на зарабатывание денег. И в тот момент, стоя рядом с длинноволосым музыкантом, рассматривая его и нетерпеливо покачиваясь с носка на пятку, Йон чувствовал себя счастливым.
- Почему ты играешь на гитаре вот.. вот так? То есть.. это просто твое хобби или ты действительно зарабатываешь только так? - не выдержав, начал засыпать его вопросами Луна.
Музыкант постучал пальцами по гитаре, издав звонкий деревянный звук, и медленно улыбнулся Йону.
- Так честно. Люди могут отплатить мне монетами или улыбками.
- Хочешь отплачу тебе молочным коктейлем? Я знаю тут неподалеку хороший бар. - оживился испанец, все же нащупав в заднем кармане смятую купюру. Ее как раз и хватило бы на пару коктейлей и разговор.
- Бар с молочными коктейлями? - засмеялся музыкант, заставив Йона неловко переминуться, сообразив, что тот не конкретизировал свое предложение.
- Молочный бар! - поправился гордо Луна и, схватив мужчину за футболку, легко потянул его в нужном направлении. - Идем!
- Я даже не представился.. - вдруг сказал музыкант. - Меня зовут Пьер Гренгуар. - и поклонился! Удивившись подобным манерам, Йон даже перестал тянуться по направлению к бару, захлопал глазами и с уничтожающим акцентом ответил:
- А я Йон.. Э.. Луна. - и заулыбался Пьеру, пряча руки в карманах, чтобы в очередной раз не потянуться к нему и не схватиться за футболку или плечо.
[NIC]Yon[/NIC]

Что мог он рассказать о собственной жизни? Прошлое Йона Карлоса Луны было тем аттракционом, на котором подростковый разврат часто граничил с необычной силы нежностью, испытываемой по отношению друг к другу молодыми людьми. Не так уж и много лет назад начались его первые визиты на квартиры к друзьям и одноклассникам, которые устраивали вечеринки, больше походившие на пьяные оргии. На таких вечерах можно было познакомиться с кем-угодно, отведать, чего душа попросит. Прекрасно он помнил все эти стихи и сонеты, произнесенные в пьяном запале, сигаретный дым, запутавшийся в волосах. Будучи отъявленным мечтателем, Йон с наслаждением глотал каждый кадр окружающей реальности, стремился узнать и испробовать все (хотя до сих пор так ни разу и не притронулся к запретным вещам и веществам, так не касался запретных, так ярко отрицательных, что грязные следы остаются на подушечках пальцев), такие вечера были для него раздольем для возможностей и фантазии. Он развлекался ради развлечения, танцевал - ради танца, пил - чтобы ощутить на языке вкус. В нем отродясь не было скованности или испуга, как не было и лени - скорее несобранность, которая и не позволяла ему добиться желаемого. Йон Карлос был нигде и везде одновременно: вечером его видели в центре Нью-Йорка, на заднем дворе школы, бросающим мяч в кольцо, а вот уже ближе к ночи он жег костры в мусорных баках, выехав за пределы Бруклина. Йон редко бывал один; выбрав себе в компанию небезызвестного Эрика Найта, они могли гулять ночи напролет, быть плохими и хорошими одновременно, олицетворяя собой крайне странный тандем Короля Чернило и его Серого Кардинала. Так было до тех пор, пока Эрик не решил взяться за голову и уехать в Англию грызть гранит науки, а Йон остался один. Ни с чем на руках, так и не поступивший в университет. Стал старше, но так ничего пока и не добился. Грезя о великих свершениях, лишь готовился к ним, живя в предвкушении как будто бы Рождества, на деле же совершая незначительный минимум, которого было явно недостаточно для того, чтобы добиться всего, чего хотелось. Но Йон не знал об этом. Думая, что все придет к нему в руки само, не прикладывал усилий и не особенно-то старался, хотя, лежа в постели ночью в попытках уснуть, думал о предстоящих софитах и далеких звездах, которые обязательно нарекут его именем.
Тем не менее, слова находились, и вскоре он откровенно заболтал нового друга рассказами из своего прошлого, описаниями своих фантазий и иллюзий на вероятное будущее, которое, увы, все никак не наступало. Пьер был хорошим слушателем, а именно такой и нужен был Йону, слова из которого лились подобно реке со множеством притоков: вот он говорил об одном, затем перескакивал на другое, отвлекался, и начинал совершенно новую тему. Со стороны могло показаться, что за его мыслями не поспеть, но Пьер вроде достаточно легко улавливал все изменения и ни разу не упрекнул его в ветрености. Довольствуясь преданным слушателем, Йон так же внимательно вникал в чужие рассказы, что восхищали его красочностью и тем опытом, о котором ему оставалось только мечтать. "Да, и я тоже!", "Ага, вот, хочу!", "Блин, как здорово!" то и дело вылетали из его рта, пока они прогуливались по уже давно вечерним улочкам. Следуя на светом фонарей, они пришли на пляж, где удобно разместились вместе с бутылкой вина.
Йон был мальчишкой избалованным. С самого раннего детства он ни в чем не знал отказа и ни в чем не нуждался. Родители обеспечивали его по полной программе, из Испании отправили сына учиться в Америку, где он жил вот уже практически десять лет. Американцем от этого он не стал, но, тем не менее, решил остаться в этой стране. Мама с папой оплачивали съем квартиры, а так же всецело обеспечивали Йону безбедное существование. Так что еда его и питье всегда были дорогими и качественными, он привык к определенному уровню, но, оказавшись на пляже с Пьером, ничуть не побрезговал выпить с ним одно из самых дешевых вин. В такие моменты на задний план отходит все жизненное благополучие, привитые привычки и условности, которыми люди так сильно любят себя окружать. Рядом с Пьером Йон был обыкновенным юношей. Он ощущал то, что они равны, пусть это именно Луна отдал ему все свои деньги, да и вообще стал провокатором их тесного общения. Ничего не смог с собой поделать, поддавшись порыву. Сейчас об этом не жалел, делая глоток вина прямо из горлышка. Необычное ощущение для того, кто привык пробовать вина из бокала, да еще и перебирать марками и годами выдержки. Нет, на пляже это не имело значения. В такую хорошую ночь вообще мало что имеет значение, кроме звезд.
- Спой мне что-нибудь. - мягко попросил Йон, обнимая колени длинными руками и поглядывая на мужчину, разместившегося сбоку. Они уселись прямо на песок, который все еще хранил в себе тело ушедшего солнечного дня. Сняв обувь, Йон зарывался пальцами ног в песок и рассматривал, как струйками песчаные холмики осыпаются и сбегают вниз. - Никто ведь не наругает нас за пение среди ночи на пляже, верно? - улыбаясь, переспрашивал он, переведя взгляд с пляжа на Пьера. Река неспешными, совершенно небольшими волнами тихим шепотом вторила ему, задавала Пьеру вопросы, манила рассказать о самом сокровенном.
[NIC]Yon[/NIC]

Когда при поступлении в университет, на втором, но являющимся главным, практическом экзамене по актерскому мастерству Йона попросили изобразить грусть, надрыв, трагедию, тогда-то он и провалился. Пытался вспомнить что-то слезливое и болезненное, пел про себя отрывки песни Уитни Хьюстон, прокручивал в голове сцены из Титаника, даже представлял мертвым своего хомячка, которого никогда у него не было, но ничего не получилось - Луне так и не удалось изобразить требуемое, потому что человеком он был веселым и заводным, редко унывал, да и вообще к жизни относился крайне положительно. Он с легкостью мог найти вдохновение в мелочах, он видел радость в каждом мгновении рассвета, даже по окончанию дня ощущал скорее нежную меланхолию по уходящему солнцу, чем страх перед грядущей темнотой ночи. Грустные мысли отталкивались от него, никак не шли в голову, и даже то прокрученное грустное никак не могло повлиять на его исполнение эмоции. Тогда-то ему и отказали в первый раз. И потом, как бы он ни пытался играть перед зеркалом, раз за разом получалось как-то фальшиво. "Ну неужели я не могу?!" - спрашивал он себя, хватаясь за лицо и пытливо вглядываясь в отражение собственных глаз. Так хотел суметь! Но не мог. Просто не был для этого создан, что огорчало Луну, но не мешало ему бороться и работать над собой дальше. Он все ждал какого-то особого События, да-да, с большой буквы, чего-то поворотного, способного помочь ему ощутить грусть и суметь отобразить ее во всех тяжестях проявления. Но грустное.. Заменялось новым днем. Искупалось прощением. На задерживалось в нем надолго, так как Йон умел прощать обиды и грусти. Знал вкус предательства, помнил то плохое, что происходило с его душой, но, казалось, это было так давно, что вынуть из сердца наружу невозможно. Йон не любил зацикливаться на чем-то, не был склонен к критиканству, напротив, он любил все, что окружает его, любил все, что сотворил человек или природа. Он обожал творцов, которые умеют создавать что-то свое и делиться этим с окружающими, не важно, какими бы эти творения ни были непонятными или недоработанными. Он сам считал себя чем-то вроде творца, вот только творца-неудачника, который даже эмоцию не в состоянии сотворить. Но это ничего! - убеждал он себя. Все ведь впереди, главное не отчаиваться. Через несколько лет, в далеком будущем, осознание этого несколько подкосит его, введет в недолгое состояние депрессии, но пока Йон не знал об этом и с чистой душой надеялся на все самое лучшее в будущем. Ведь он так молод, он научится. Главное - попытки. Главное - опыт и вдохновение..
..то самое грустное вдохновение, которое ночью на пляже подарил ему Пьер. Прося его спеть что-то, Йон не думал, что произойдет нечто такое. Не думал, что будет смотреть во все глаза за тем, как поет другой человек, не будет вслушиваться в неизвестный язык, пытаясь уловить интонации, по которым догадается о содержании, не будет рассматривать напрягающиеся связки, выгнутую шею, эти закрытые глаза, не будет думать, что сейчас скрывается в мыслях нового знакомого и как их понять, ведь не так-то много знаешь о грустном и человеческом, прожив в мире, где все хорошо.
Не выдержав того накала эмоций, которому подверг его Пьер, Йон схватил его за руку, продолжая рассматривать и слушать. Эта песня была больше, чем прекрасной. Добираясь с кровью до каждой клеточки, напитывая чувствами душу, достигая самого центра сердца, она задевала больше сотней трагических историй, написанных пером уснувших поэтов. Можно было перевернуть вверх дном всю городскую библиотеку и не найти книги, которая бы передала все то, что происходило с ними на этом пляже. Последовав примеру Пьера, Луна закрыл глаза. Тихие волны шелестом вторили напевам песни, ветер ворошил густые кроны деревьев и волосы исполнителя, легко шумел в ушах и прикасался к коже так ощутимо, что Йон слегка поежился, чувствуя это дыхание, призрачные пальцы, костяшками приласкавшие его предплечье. Голос Пьера рубил на части эту тишину, делал ее звонче. Нарастал. Подобно волнам, усиливался, обращаясь в большие валы. Слушая, Йону хотелось, чтобы он продолжал, но так же хотелось, чтобы он остановился. Прекратил петь. Волнение в его груди усилилось, потому что он не мог быть равнодушным ко всем этим порывам, к эмоциональным всплескам. Разжать бы пальцы и прикрыть рот Пьера, чтобы избавить этот пляж от всепоглощающей грусти. Или зарыться лицом в песок, предавшись воле отчаяния. Расплакаться, как маленький ребенок, которого сильнее всего ранит то, что невозможно изменить. Чуть хмурясь и не открывая глаз, он слушал, с силой стискивая пальцы Пьера. Было больно. Не потому что он так крепко сжимал чужую руку, а потому что ему казалось, что музыкант поет о чем-то, ему известном. И так хотелось его обнять, попросить спеть что-то другое, пообещать, что он сделает все возможное, чтобы не было так больно. Но Йон был маленьким человеком, и только и мог, что слушать, ощущая биение собственного взволнованного сердца.
Услышав ответ Пьера, он ненадолго призадумался. Была ли в его жизни такая любовь? О, Йон был порывистым и ветреным, он был скорее созерцателем чужих глубоких страстей, чем их участником. Он любил прикасаться к подобному, но не мог сказать, что переживал нечто такое в своей жизни. Все его увлечения были приятным чувством, которое он переживал с достоинством понимающего любовника. Но ничего такого, чтоб до изнеможения, ничего такого, чтоб молить звезды об одном лишь взгляде, нет. Его любовии были более приземленными, и от того он мог лишь догадываться о том, что пел ему Пьер. Ему ли? Или луне, вылезшей из-за пушистых, уплывших облаков?
- И.. И ты чувствуешь все то, что он? - спросил тихо Йон, не разжимая пальцев и оглаживая ими ладонь мужчины.
- На всех языках поют об одном и том же, но нет, это не моя история. - с улыбкой ответил тот, рассматривая нежный бег волн. Повернув голову, Йон принялся тоже рассматривать их.
- А какая твоя?
- А я просто трубадур и готов продать последнюю рубашку. - Пьер отвечал мягко, оттого его хотелось слушать и слушать, хотелось, чтобы он говорил еще.
- Я думал, трубадуров уже не бывает. - по-детски заявил Йон и откинулся спиной на песок, не боясь, что песчинки запутаются в его волосах. Вытряхнет. Чего нельзя было сказать о вьющихся, длинных волосах Пьера, хотя тот благоразумно и не последовал его примеру. Лишь обернулся, чтобы лучше видеть Луну.
- Ты ошибался.
- Я вижу. - ласково улыбнувшись, сказал ему Йон.
[NIC]Yon[/NIC]

После первой ночной прогулки Йон долго отсыпался. Шум города будил его рано утром и ближе к обеду, но это не мешало Луне обнимать подушку и тыкаться в нее носом, тихо сопя. В кои-то веки он жил один, отвечал сам за себя, за свои поступки и увлечения, а еще не должен был ни перед кем отчитываться. Ему было дозволено гулять где угодно, сколько угодно и с кем угодно. Эта свобода была дарована ему давным-давно, ровно с тех пор, как он переехал в Нью-Йорк, но все же пьянящее чувство создавало одиночество, избавление от рамок и обязательств, которые в скором времени из желанного стали оковами. Не любил Йон быть скован по рукам и ногам, потому не жалел, что сейчас был одинок. Смог бы он гулять так долго, срываться на ночь на пляж с незнакомым человеком, будь на его сердце любовь тяжестью в несколько килограмм? Нет. Правильным ответом было твердое "нет", хотя совсем скоро юный Луна начал глупить, ловя себя на сонных мыслях о том, как тесно их с Пьером молекулы взаимопроникли друг в друга. Именно такие размышления и посещают головы юных романтиков с душой трепетного мотылька, что жжет крылья, подлетая слишком близко к солнцу. Головы юношей, выросших на сигаретах со сладким вкусом и сонетах Шекспира, говорящих об восторженной любви. Йон был именно таким человеком, в его сердце все еще полыхали огни далеких ночных размышлений о нежном, огни ярких рассветов, встреченных не в одиночку, огни мечт, которые не убить и не удушить. Возможно, в будущем эта наивность вылезет Йону боком, но тем утром, открыв глаза от грохота проезжающего мимо мотоцикла, он думал о том, как хорошо было бы проснуться в своей постели в такой час не одному. Он не думал о людях, которых принято именовать бывшими, так как смотрел только строго в будущее, хотел касаться новых людей и разделять интересы, вкусы и постель с кем-то еще незнакомым, в какой-то степени чужим. Потому что далекое всегда привлекает внимание. Потому что внимание Йона было легко привлечь. Пьеру вот легко это удалось.
Обнимая подушку, он, навострив уши, внимал городскому шуму, пытаясь различить в гомоне голосов, музыки по радио и грохоту закрывающихся дверей автобусов тот перелив гитарных струн, что вчера вечером вырвал его из квартиры, да и из реальности целиком. Он ждал, когда же придет Пьер, который обещал ему придти снова. Мысли о том, что мужчина мог его обмануть, даже не посещали шальную голову юноши, Йон всецело верил его словам и обещаниям - ему казалось, что такой, как Пьер, не может ему соврать. Просто потому что они были слишком искренними вчера. Потому что Йон видел тот надрыв, который абы кому не покажешь. Он верил в это. И хотел быть особенным, хотел быть тем, перед кем не стыдно и не зазорно, хотел быть единственным, перед кем можно раскрыться, не только потому что по натуре был человеком жадным и в какой-то мере даже ревнивым, а потому что ему хотелось что-то означать, быть не просто очередным слушателем, очередным зевакой, который заинтересовался чужой музыкой и подкинул монеты в чехол от гитары, а кем-то важным, незаменимым, единственным в своем роде. Потому что он выложил перед Пьером все свои деньги, а затем позвал его в молочный бар. Никто так не поступил. Проще было послушать и пойти дальше по своим делам, но Йон не смог поступить так же. Зацепившись один раз, прилип, да так что не отдерешь. Повернувшись на спину, Луна сложил ладони на животе. Пальцы так и чесались коснуться волос Пьера, внутри все щекотало от желания прикоснуться к мужчине снова и снова. Через подушечки пальцев испанец ощущал людей как нельзя лучше. Через касания он проникался к ним доверием; жить без этого не мог. Прижаться, уткнуться лбом в плечо в приступе смеха, схватить за руку. Все это было неизбежным, если вы общаетесь с Йоном Карлосом. И сейчас ему казалось, что он очень поскромничал и не дотрогал. Отпустил Пьера, так и не установив с ним крепкий тактильный контакт. Потому и не мог вспомнить, какова на ощупь его кожа, его пальцы, шершавые ли они или мягкие, порезанные гитарными струнами или этого удалось избежать - не знал, но так хотел узнать. Вздохнув, он поднялся. Прихватив с собой подушку, пошел на балкон и, устроившись там на полу на подушке, закурил лежа, жмурясь и подставляя лицо палящему солнцу, которое принялось зацеловывать его лицо, как страстная испанская любовница.

После той ночи они встречались еще несколько раз: бродили вместе по парку, ужинали в открытых кафе, где ветер трепал их волосы и уносил дым сигареты испанца к другим столикам, пили вино из бокалов и из бутылок, а еще много, очень много разговаривали. Йон рассказывал ему о своем прошлом, о мечтах насчет будущего, об увлечениях. Говорил на английском, перескакивал на испанский; видел непонимающий взгляд и возвращался к английскому, ронял на землю полупустую бутылку вина. Они брали хот-доги в центральном парке и садились на траву, сложив ноги по-турецки; от очков Йона отбивалось солнце, яркие рыжеватые солнечные пятна скакали по волосам Пьера, пробиваясь к ним через плотную листву, которую будоражил ветер. Пьер пел. Играл на гитаре и рассказывал сказочные истории, без которых Йон не мог прожить и дня, впитывая все, как губка. Без остатка. Ему было мало. И, когда под утро они прощались, стоя около дома Луны, им обоим хотелось растянуть оставшиеся минуты перед рассветом на долгие часы, за которые они смогли бы вдоволь наговориться. Йону таки удалось коснуться его волос, растрепать их, когда они были вдвоем в очередной раз на пустынном пляже. Пальцы помнили то чувство, когда он мягко зарывался ими в кудрявые пряди.
- До завтра? - спрашивал с улыбкой Йон, стоя напротив мужчины спиной к двери в подъезд.
- До завтра. - вежливо и с мягкой улыбкой кивал Пьер.
Луна кивнул в ответ. В такие моменты он всегда ощущал приятную усталость после долгих прогулок, а так же легкую неловкость от того, что душе не хотелось, чтобы он уходил просто так. Потому в этот, последний раз, Йон решил уйти иначе: кивнув, он уже было сделал шаг назад, чтобы развернуться и уйти, но вместо этого порывисто прижался к Пьеру, схватив того пальцами за футболку на груди, и поцеловал, не дожидаясь явного ответа, быстро и жадно, крепко, как но недолго, как целуют, когда очень спешат. Поцеловал и, не сказав и слова, скрылся в парадном, хлопнув дверью. Решил, что дальше будь что будет. Даже если Пьер следующим вечером не придет. Это будет грустно, ужасно грустно, но иначе попрощаться Йон не мог. Порой одно мгновение может перевернуть мир с ног на голову. Луне казалось, что такое мгновение он этим утром и пережил.
[NIC]Yon[/NIC]

Споткнувшись на ступеньках, он ворвался в квартиру и закрыл за собой резко дверь, как будто бы боялся, что Пьер поспешит за ним следом в попытке поймать за руку и назадавать кучу вопросов, ответить на которые Йон был не в состоянии. Ему было слишком хорошо, чтобы задавать себе эти вопросы, Луна вовсе предпочитал делать, а не думать - пусть мыслями занимаются нерешительные, а он человек дела, он отвечает за то, как поступает, но лучше жалеть, что сделал, чем горевать из-за того, что так и не сумел. Он смог поцеловать Пьера, пусть и было глубоко внутри страшно, что тот оттолкнет его, хоть в манерах Гренгуара не было ни грубости, ни жестокости, но сердце Йона, уже тронутое влюбленностью, не перенесло бы даже холодности или безразличия, так что он решил сбежать первым, чтобы обойти неловкие паузы и нерешительные взгляды, потому что, даже оказавшись в своей квартире один, не знал, куда толком девать глаза, как успокоить сердцебиение, сумасшедше стучащее внутри явно не из-за бега вверх по лестнице. Прислонившись спиной к двери, он перевел дыхание. Нужно было сходить в душ и лечь спать, пока на улице не стало совсем светло и слишком шумно, чтобы предаваться покою и отдыху. Это был Нью-Йорк, и днем в городе совершенно невозможно найти безмолвный кусочек пространства, и только в ночи было спасение.
Едва он сделал шаг по направлению к ванной, как услышал музыку гитары, прорезающую тишину. Пьер! Рванувшись к окну, он вцепился пальцами в подоконник и не смог сдержать широкой улыбки, видя, как Пьер стоит прямехонько под его окном и поет ему, только ему на своем языке. Йон не понимал, о чем шла речь в песне, но ему нравилась мелодия, нравилась улыбка Пьера и то, как он произносил все эти слова. Никакого холода. Ни капли безразличия! Если Йон и допускал ранее сомнения в свое сердце, то теперь все было просто и понятно: Пьеру понравилось, он не собирался отталкивать его, он принимал этот порыв и.. отвечал взаимностью? От осознания этого Йон едва не сполз от счастья на диван, стоящий под окном.
- Эй ты! Пошел вон отсюда!
Выглянув из окна дальше, Луна обнаружил источник недовольства и засмеялся простодушно, видя, как оправдывается Пьер, ничуть не прекращая играть, и как гневный сосед угрожает ему расправой в виде полицейских. Если это было правдой, то приедут они минут через пять в лучшем случае, у Пьера будет время, чтобы закончить и исчезнуть. А пока Йон улыбался ему, покусывая губы и не зная, куда себя деть. Спать расхотелось, он едва удержал себя от того, чтобы сбежать обратно на улицу, чтобы зацеловать этого мужчину, а затем утащить его к себе, спрятать в квартире от служителей закона и порядка. Нет, слишком рано, это было бы слишком быстро, Пьеру нужно было идти, а ему нужно было успокоиться и немного поспать, так будет правильно, пусть сердце и колотилось, протестуя, Йон все же нашел в себе крохи сознательности и сполз таки на диван, когда Гренгуар закончил и распрощался с ним последним поклоном и нежной улыбкой. Он не был похож на всех тех, что были у Йона раньше. Не смахивал он на мужчин, и уж тем более не походил на женщину. Было в Пьере что-то необычное, что притягивало Йона как магнитом.
Еще раз выглянув в окно и убедившись, что Пьер все же ушел, Луна отправился в душ, а затем завалился в постель, укрывшись одеялом с головой. С лица не сходила улыбка, он ерзал, никак не в силах найти себе положение удобнее или отпустить мысли об этом человеке, а так и представлял следующую встречу, уже планировал, чем они займутся, мечтал пригласить его к себе. Или, быть может, Пьер позовет его к себе? Откинув в сторону одеяло, Йон представлял, как выглядит его дом: должно быть, у такого необычного человека будет необычное место жительства, квартира, наполненная чудесами и музыкой. Йону хотелось там побывать, а пока, перевернувшись набок, он желал себе хороших снов, ведь, чем скорее он уснет, тем скорее наступит новый день.
И новый день наступил. Он встретил Нью-Йорк посеревшим небом, прохладным ветром и моросящим дождем. Грустная погода по меркам Йона Луны - готовя себе хлопья и уныло поглядывая за окно он начинал бояться, что сегодня Пьер не придет, ведь они не смогут играть под дождем или пойти на пляж, где будет явно мокрый и холодный песок. Все планы рушились, но пока Йон надеялся, что Пьер таки явится - а там они придумают, куда пойти и что сделать. Ведь теперь появился новый повод для того, чтобы увидеться; у Йона сразу возникала на лице улыбка, стоило подумать о близости Пьера, о поцелуях с ним, о том, как он обнимет Луну своими руками за пояс. Он был уверен, что и Пьеру этого хочется, так что он придет сегодня к его дому.
Гренгуар пришел раньше обычного. Тучи не рассеялись, дождь неприятно приморашивал, он был без зонта, потому быстро добежал до козырька у парадного, куда через минуту спустился Йон. Неловкого момента избежать не удалось, потому он улыбнулся Пьеру, рассматривая мужчину, словно ожидая чего-то. И ведь дождался: руки Пьера сомкнулись вокруг него, а губы нашли его губы. Йон приятно вздрогнул и прильнул к нему ближе, медленно, легко целуя в ответ, оглаживая его плечи и обнимая за шею. Пьер был немного ниже, но это не помешало им стоять вот так и целоваться средь бела дня, не обращая внимания на погоду и посторонних людей. Ровно до того момента, как дверь парадного не раскрылась, слегка стукнув Йона и выпуская на улицу ночного негодующего соседа: он окинул их подозрительным взглядом, но, прежде чем успел идентифицировать горе-трубадура, Йон утащил оного прочь под дождь со смехом и словами "Идем, я знаю хорошее место!".
Они успели слегка намокнуть, пока Йон бегом вел их в одну из уютных кофеен поблизости. Интерьер отличался домашностью обстановки и простотой меню, к тому же, посетителей было немного. Зайдя в один из углов и сев за столик, Йон сбросил сумку на пол и улыбнулся Пьеру. Его губы будоражили все внутри, Йону хотелось еще, хотелось прикасаться к нему, изучать пальцами, гладить, рассматривать как можно ближе. Но пока они были в общественном месте, Луна только и мог, что улыбаться ему мягко и с нежностью, пока Пьер глядел на него в ответ, отвечая добрым изгибом губ на все его улыбки.
Им было о чем поговорить, но пока оба молчали, лишь заказав чайничек фруктового чая и блинчиков с персиками. В кудрявых волосах Пьера виднелись капельки дождя, Йон знал, что его собственные волосы тоже набрали на себя воды, потому легко тряхнул гривой, пригладив уложенные пряди.
- Расскажи, о чем была твоя ночная песня, - попросил с улыбкой Луна, когда Пьер разлил им чай по чашкам, а два кусочка сахара растворились в горячей воде, не оставив после себя и кристалла.

[NIC]Yon[/NIC]

- А ты влюблен?
Этот вопрос прозвучал тихо, с капелькой хитрости, но Йон рассматривал мужчину пристально, не дотрагиваясь до чая из опасения, что выдаст себя дрожащими пальцами. Подперев ладонью подбородок, он мягко улыбался Пьеру, так и не зная, что между ними происходит. Что бы это ни было - оно приятно щекотало изнутри, оно грело солнечное сплетение, как будто бы Луна проглотил солнце. Ему почему-то казалось, что Пьер не такой. Не раз в жизни Йон сталкивался с преградой, когда пытался поближе пообщаться с понравившимся человеком. Просто потом оказывалось, что он "не такой", и это ранило, задевало как-то даже глубоко, но поделать с этим особо ничего было нельзя, так что Йон возвращался в дружеские рамки или расставался с этим человеком, постепенно обрывая связь за связью. Не было ничего больнее, чем наталкиваться на новую стену, поэтому от сердца отлегло, когда ночью он услышал серенаду Пьера: ему не хотелось бы рвать связи с этим человеком. Пьер был простым и искренним, и Йон тянулся к нему всем своим существом, чувствуя в душе этого человека что-то особенное. Пьер наполнял его смыслом, звуком, настроением. Очень быстро он занял огромное место в жизни Луны, так что отказываться от него было бы кощунством. А быть просто друзьями? Йон чувствовал, что они - нечто большее. Не имея пока возможности дать точных определений, все же считал их большим. Слишком велика и сильна была эта человеческая тяга.
Сидя напротив Пьера, он ощущал излучаемую им нежность. Она читалась во взгляде, даже в том, как он наливал в чашку Луны чай, как поглядывал на его пальцы, сжимающие чайную ложечку, когда Йон помешивал сахар. И пусть Пьер какое-то время молчал, не нужно было быть гением, чтобы определить природу этого молчания.
- Да, я влюблен.
- И давно? - с легким кокетством поинтересовался Йон и облизнул ложку, почувствовав на языке привкус ягодного чая - клубника, ежевика и смородина.
- Я не знаю.. - смутившись, Пьер почесал щеку, а Йон возмущенно вскинул брови:
- Ну как это так? - переспросил он, покусывая ложку и чуть улыбаясь.
- ...с первой встречи? - еще более неловко выдавил из себя Гренгуар, на что в ответ Йон только и смог, что рассмеяться. Достаточно громко и очень искренне, прикрыв половину лица рукой.
Он имел дело с разными людьми, в том числе и с мужчинами. И пока еще не встречал таких скромных и простодушных людей. Потому и смеялся, не столько с Пьера, сколько с себя, не насмехаясь, а испытывая радость от того, что этот, именно этот человек целовал его, пока на улице шел дождь. Он видел людей нечестных и грязных, он плакал из-за их жестокости, но еще никто не разговаривал с ним с таким огромным процентом наивности и неловкости в голосе. Только просмеявшись он ощутил, как рука Пьера сжала его пальцы, заметил, что тот улыбается и не выглядит разгневанным из-за его неуместного смеха. Пьер всем видом показывал, что смех уместен. А Йон не понаслышке знал, что лучше всего - с тем человеком, который умеет заставить хохотать.
- Пригласишь меня на кофе вечером? - просил тихо и мягко Луна, рассматривая его и не убирая руки; напротив, он, перевернув ладонь, переплел вместе их пальцы.
Он надеялся, что уж любовно-сексуальные эпитеты Гренгуару известны. И, похоже, так оно и было, вот только вопрос Йона не нашел отклика в его душе. Что-то было не так: он видел, как Пьер за считанные мгновения как-то погрустнел и задумался, но руки его не выпустил. Значит, дело не в вопросе? А в чем же тогда?
-  Я не могу. - наконец сказал он, не глядя на Луну. - Там, где я живу, нет возможности... пить кофе.
Чуть хмурясь, Йон понимал, что сам себя загнал в словесную ловушку. Нет возможности и правда пить кофе или нет возможности заниматься сексом?
Им принесли блинчики, но никто и не подумал расцепить пальцы и приняться за еду. Луна видел расстройство на лице музыканта. И от того на его собственной душе стало как-то тяжело.
- Прости.. - выдохнул он, поглаживая ласково большим пальцем ладонь мужчины. - Просто ты знаешь, где я живу, в остальное время мы приходим на пляж или гуляем, но при этом ты никогда не рассказывал что ты и как ты.. Извини, если я сказал что-то не то.
Наверное, нужно было быть более тактичным. Чужая душа и семья - потемки. Йон привык общаться с людьми открыто и без обиняков, он привык раскрываться и отдавать все, у него не было от мира тайн, но только он забывал, что не все люди такие. И уж расстраивать Пьера точно не входило в его планы. Так неприятно было оказываться причиной грусти другого человека, пусть даже неумышленно.
- Я живу в ночлежке для бездомных. - выдохнул Пьер, не поднимая глаз. - Так вышло..
- О.. - только и смог выдавить из себя Луна. Он не стал задавать вопросов, почему так вышло - и без того знал, что Пьер бродячий музыкант. Вот только раньше он думал, что это - часть образа, а не действительность. Осознавать, что это права, было неприятно. Не по отношению к Пьеру. По отношению к обстоятельствам, которые вынудили такого светлого человека жить там, где ему не место. - Почему же ты раньше мне не сказал? - тихо спросил Йон, крепче сжав его пальцы своими.
- Кто говорит о таком человеку, который ему нравится? - натянуто улыбнулся Пьер, подняв на его взгляд.
- Как только мы оплатим здесь счет, сразу пойдем за твоими вещами. - мягко, но уверенно сказал Йон, выпрямляясь на стуле. - Ты не будешь жить там.
- Это как-то неловко.. - проговорил Пьер, рассматривая его.
- Ты начинаешь наши отношения со спора? - смешливо хмыкнул Луна и принялся за свой блинчик. - Ешь, пока горячее. - и улыбнулся ласково.
[NIC]Yon[/NIC]

Он молча слушал рассказ Пьера, идя с ним рядом и не перебивая. Йону казалось, что ему нужно выговориться, выплеснуть все это из себя, потому что больше было некому, а такая грусть не может долго копиться в одном человеке, не находя выхода. И он с благодарностью был для Пьера ушами, ценя то, что он решил довериться именно ему. От этого на душе было так приятно, пусть рассказ и не отличался радужностью событий. У Пьера была крайне неприятная ситуация, но то, как он справлялся с ней, заслуживало уважения. Йон поглядывал на него с обожанием и плохо прикрытой гордостью. Этот человек, сумевший выживать в Нью-Йорке, держал его за руку. Для кого-то Пьер мог бы показаться отвратительным: от рассказа наружу полезли бы личные наблюдения, в ход пошло бы воображение, зарисовывая его образ более неприятными красками. Но Йон был лишен подобного дара очернять все вокруг. То, где он спал и что он делал, не характеризовало его, как личность. Высокопарные слова, но в них была та истина, что не позволяла Луне отвернуться от человека, который так нежно улыбался ему и пел серенады под окном.
Йон мало знал о жизни. Достаточно для того, чтобы вытаскивать других людей из беды, но недостаточно для того, чтобы самому выбираться из передряг. И вот, оказавшись на пороге приюта, он на мгновение растерялся. И здесь живут бездомные? Здесь жил его Пьер? Он почувствовал, как ладонь, зажатая пальцами Гренгуара, немного вспотела. Захотелось забрать его отсюда поскорее, потому что им обоим здесь было явно не место. Манил уют собственного дома. Ему хотелось пригласить к себе Пьера, позволить ему по-человечески принять ванную, заказать хороший, сытный ужин и греть в постели, закинув на него ногу. Простые мечты, от которых сейчас щекотало в самому низу живота. Хотелось зарыться носом в его кудрявые волосы, но большой темнокожий охранник не располагал к подобным нежностям.
Он расхохотался, заслышав их разговор между собой. Он мягко хохотал, поглядывая на Пьера. Только спустя мгновение он понял, что мужчина может подумать, что он насмехается над ним и его манерой разговаривать. Луне всегда мешал нормально жить неуместный, но веселый смех. Как в кафе некоторое время назад, так и здесь. Он немного виновато улыбнулся и потерся носом о висок Пьера, когда охранник оставил их ненадолго одних. Он не насмехался, просто не мог сдержать в себе рвущиеся наружу смешинки, которые оживали, когда Пьер находился рядом с ним.

- Вот, смотри что нашел. - он показал Пьеру темные спортивные штаны и простую серую футболку, вытянутые из шкафа на свет. - Это.. - он немного замялся. - Вещи моего бывшего. Не забрал, когда мы расстались. Думаю, тебе подойдут. Они чистые и вроде твоего размера.
Рюкзак и гитара Пьера остались в коридоре, пока сам Пьер заглядывал ему через плечо. Поднявшись, Йон протянул ему одежду и мягко улыбнулся - ему хотелось, чтобы мужчина начал обживаться, чтобы не чувствовал себя в этом доме просто гостем, хотелось поскорее дать ему почувствовать себя домашним человеком, а не визитером с улицы. В немного неловкий способ, но вещи не обладают духом хозяина, если не дороги ему.
- У меня есть одежда. - попробовал отказаться Пьер, смущенно улыбаясь.
- Не отказывайся, она не кусается. - сказал Йон, мягко приблизившись к нему. - Примешь ванную, наденешь свежую одежду и забудешь о ночлежке, как о темной туче среди ясного дня.
- Хорошо. - наконец согласно кивнул Пьер и обнял испанца за талию, прижав к себе поближе. Улыбнувшись нежней, Йон прильнул к нему с поцелуем, сначала все еще держа в руках одежду, но затем откинув ее на кровать и обняв мужчину за шею. Пьер был немного ниже, но это не было проблемой, потому что важнее было то, как ни целовались, чем разница в сантиметрах роста. Йон ласкал его медленно и увлеченно, понимая, что наконец они остались наедине, защищенные стенами, где никто не сможет их увидеть. Он становился смелее, чувствуя, как Пьер отвечает ему, как прижимает к своему телу ближе, касается ладонями поясницы, тепло выдыхая в приоткрытые губы. Они имели возможность насладиться друг другом, не урывая коротких поцелуев у подъезда под дождем, не боясь быть замеченными. Йон был дома, и хотел, чтобы Пьер чувствовал себя здесь уверенно. Казалось, так и происходит - их поцелуй стал крепче, дыхание Луны немного сбилось, а руки обняли Гренгуара сильнее. Он знал, к чему ведут такие перемены, его начинало вести, а внутри зарождалось то чувство, которое заставляло его желать едва ли не съесть партнера, искусать его, оставить себе и сделать только своим. Пьер всегда был сдержанным, но внутри у него тоже жили яркие, безумные эмоции. Йон ощущал, как они вырываются наружу, когда скользил языком по верхней губе француза. И едва не застонал от этого, сжимая пальцами его плечи.
- Тебе нужно в ванную.. - шепнул он влажно и горячо, обдав губы Пьера своим жаром. Слова говорили одно, а тело просило другого. Он очень давно не был один на один с мужчиной, а еще весь измучился мыслями о Гренгуаре, который манил его, как красный свет азартного автомобилиста или гонщика.
[NIC]Yon[/NIC]