[AVA]http://uploadpic.ru/img/2015-06/03/kj8tm8y303n75qgxpmgkjxqk6.png[/AVA]

Тогда я устал. От ожидания и неведения, от постоянных недомолвок и разлук. Устал от того, что мы не рядом, хотя должны быть, устал от необходимости в тебе и, чувствуя себя уязвимым, я начал отстраняться. Говорят, лучшая защита – это нападение. В моем случае защитой был холод. Я думал, что если буду дальше и холоднее, то ты заметишь это и отогреешь меня. Втайне я малодушно надеялся, что так решатся наши проблемы, но ничего не вышло. Я любил тебя. Любил так сильно, что не мог справиться со всеми своими обидами. Наверное, кто-то думает, что настоящему чувству подвластно все и истинная любовь сможет все пережить, но на деле чем сильнее любишь, тем сильнее болит. В какой-то момент моя боль пересилила все допустимые рамки. Я оказался полностью сломлен. В ожидании тебя я заламывал пальцы, касаясь тебя, чувствовал, что совсем скоро ты уедешь, говоря по телефону, знал – там тебя ждет реальная жизнь, в то время как я живу в какой-то параллельной вселенной, которая ничуть тебя не манит. Мне тоже было больно. И если ты хоть на секунду решил, что я разлюбил тебя, то ты страшно ошибся. Я неспособен на это. Сдаться – возможно, я на деле не так силен, как тебе казалось. Но разлюбить тебя и позабыть – это выше моих сил.
Иногда приходится идти на крайние меры. Чтобы уберечь нас, пусть не вдвоем, но по отдельности, пришлось расстаться. Было больно отказываться от тебя и нашего прошлого, однако то пагубное влияние наших отношений нельзя было отрицать. Ты чаще плакал, я чаще не мог тебя утешить. Из-за этого я начал больше пить и тогда начала страдать работа. Загибаясь от одиночества, я не мог собраться с силами – ее во мне попросту не осталось, у меня постоянно дрожали руки, я забывал свой текст, я отказывался от предложений, зная, что просто не смогу работать так, как прежде. Я видел, как моя жизнь идет под откос. Я знал, что это ждет и тебя тоже. Ты продолжал танцевать, пока я не хотел выходить на сцену, но рано или поздно то же самое случилось бы и с тобой. Мы ведь когда-то были единым целым, пусть развалились на две составляющие, но все еще неминуемо связаны невидимым нитями судьбы. Ты бы тоже ощутил это разочарование. Твои колени бы не выдержали такой нагрузки, а я не мог позволить тебе упасть. Я думал, что поступаю правильно, решаясь отпустить и тебя, и себя. Со страшной болью, но освободиться во имя будущего и может быть уже тогда найти успокоение…
Мои дела шли хорошо. Расставание далось мне тяжело, но высвобожденные наружу чувства дали мне запал для работы и я замкнулся в ней. Примеряя на себя чужие образы, я снялся в нескольких эпизодических ролях, начал готовиться к новому фильму, постоянно перерабатывал. Я практически не оставался один, потому что одиночество доводило меня до панической атаки. Засыпал я быстро, приползая в номер едва живым, а утром сразу же отправлялся куда-нибудь, искал себе мало-мальски приятную компанию. Мне повезло, потому что рядом со мной была Джессика. Она не задавала вопросов, не ждала ответов, просто говорила и смеялась, смеялась и говорила. От ее непосредственной радости я заряжался, находил в себе силы идти дальше, надеясь, что когда-нибудь я смогу жить так, как жил прежде. На деле я, конечно, варился в ужасной депрессии и от безысходности своего положения я нырнул в новые отношения. Женщины они такие мягкие, трогательные и самоотверженные, знаешь. Я успел позабыть о том, как оно, встречаться с ними, но Джесс мне напомнила. Конечно, я не мог любить ее так же крепко и преданно, как тебя, ведь мое сердце всегда тобой было занято, но все же у нас неплохо получалось ладить. Она ничего не требовала, а у меня для того не было и повода – она знала, когда быть рядом и когда лучше уйти, дав мне время побыть наедине с самим собой.
Я не позволял себе следить за тобой. В моей истории ни разу не оказалось твоего имени. Все афиши, фотографии и новости прошли мимо меня. Мне хотелось, очень хотелось узнать, как складывается твоя жизнь, но мне казалось поддайся я этому соблазну и снова попадусь в былую ловушку. Но есть новости, от которых никак нельзя скрыться. Олимпийские игры, Евровидение, Оскар, вести о чьи-то бедах и смертях.
- Дружище, ты слышал? – спросил меня мой близкий друг.
- О чем? – спросил я, уловив тревожные новости в нотках его голоса.
Бывает, говорят так, что ничего хорошего ты сразу не ждешь. В груди появляется тревожное чувство, скулы сводит от осознания подходящей к тебе все ближе беды. Тогда было именно так.
- Ты только не нервничай, но…
Новости о твоем падении сломили меня, оглушили и тогда я словно упал сам…

Я встретил в больнице твою маму. Бледная и маленькая, она смотрела на меня потухшим взглядом и не сказала мне ни слова. Да, мама, я знаю, что виноват в этом. Я знаю. Я тоже ничего не сказал ей. Когда меня спросили, кем я прихожусь к тебе, я ответил, что близким другом. Меня пустили после ее хмурого кивка, а ты спал в больничной койке, безмятежный, но с такими безобразными синяками под глазами и несчастным лицом. Когда ты спал в моей постели, уголки твоих губ никогда не опускались – ты улыбался всегда, даже в беспамятстве, а тогда все твое естество словно бы пропитало невыносимое горе. И я плакал, сжимая твою ладонь, выпуская наружу все свое горе, жившее во мне с момента нашего расставания.
Тогда ты практически не находился в сознании. Врачи обкалывали тебя лекарствами, обезболивающими, еще какой-то ерундой, чтобы тебе не было слишком больно. Ты, наверное, не помнишь, как я сидел с тобой сутки напролет, разговаривал с лучшими докторами – я лично вызвал их для тебя, я пообещал оплатить все счета по медицинской страховке. Знаешь, а ты счастливчик. Тебя не парализовало, и боль твоя была тебе на благо, потому что ты ее чувствовал. Она означала, что ты можешь поправиться. И тебе сделали несколько операций, тебя возили на какие-то обследования и снова оперировали, внедряли в твое прекрасное тело чужеродные детали. Тебя чинили. Вскоре ты пришел в сознание с первым осознанием того, что происходит.
- Тшшш… - шептал я, целуя твои пальцы.
Позвал врача, а он бодрым голосом зачастил: состояние стабильно, вколоть обезболивающее, начать дыхательную гимнастику, лечебный массаж, прогревания… Когда он ушел, мы остались наедине. Ты, обездвиженный, в странном ошейнике, и я, совершенно здоровый снаружи, но до основания пропитанный твоей болезнью.
- Твоя мама скоро приедет, - сказал я негромко, садясь рядом.

Я должен стоять перед тобой на коленях. Я должен перед тобой извиниться. Не нужно быть гением, чтобы догадаться, почему все это произошло и как. И я не стану задавать тебе болезненные вопросы, не потребую объяснений, хотя мне бы хотелось прижать тебя к стене, повысить голос, потребовать ответа и отругать последними словами. Я хочу отчитывать тебя, словно маленького ребенка, бестолкового мальчишку в период юношеского максимализма, грозить ремнем и прочими наказаниями-лишениями, чтобы ты больше не баловался, не брался делать глупости и не вредил себе. Я очень хочу шлепнуть тебя по щеке и посмотреть осуждающе. Хочу злиться на тебя, хочу прийти в ярость и разбросать по комнате вещи. Хочу выразить свое негодование, недовольство, боль и даже обиду. Хочу. Но я не могу так поступить, видя твое состояние. То, что ты жив, уже для меня праздник. Потом, я отругаю тебя потом, я шлепну и поцелую, выскажусь и поцелую снова. Отругаю, но буду носить на руках, если потребуется. Я встану на колени, если ты захочешь. Я извинюсь, хотя от слов моих толку мало, это я понимаю прекрасно и сам.
- Плевать на съемки, - отзываюсь я негромко, рассматривая тебя с жадностью погибающего от жажды в пустыне.
Мне действительно плевать. Ты же знаешь, я дурной человек. Ушел, чтобы спасти тебя, но в итоге покалечил. Эгоистично сбежал, спасаясь от одному только мне видимой угрозы вместо того, чтобы защищать тебя в первую очередь. Я трус. Необязательный, подлый трус, который не хочет брать на себя ответственность и бороться. Я пугаюсь трудностей и потенциальной боли. Не горжусь этим, но ничего не могу с собой поделать, ведь я все же человек, а существа более неидеального не существует в природе. Теперь бросил Джес, не задумываясь о том, что она чувствует. Я даже не знаю, что знает она. Слышала ли она о нашем романе? Знает ли о происходящем теперь и где я? У меня сел телефон несколько дней назад и я, признаться, с тех пор не брал его в руки. Не подозреваю, где он может находиться. Может, выпал и потерялся, а, может, я оставил его в своем номере, когда ездил принять душ и сменить одежду. Я нахожусь в больнице сутками, не оставляю тебя одного, сжимаю крепко твои пальцы в своей теплой ладони. Даже матушка твоя больше не смотрит на меня с осуждением, видя, что я рядом с тобой, пусть немного запоздал. И мне все равно, что происходит за пределами этой палаты. Пускай я нарушаю график, пускай порчу людям кровь, пускай предаю Джессику. Я плохой человек, но я не способен бросить тебя здесь в одиночестве, зная, что ты находишься здесь из-за меня. Да даже если бы не так. Странно, но во мне нет даже сомнений относительно твоей причины поступить так, как ты поступил. Как думаешь, это чутье или самомнение? Если второе, то разубеди меня, пожалуйста.
Хотя, впрочем, о чем я? Нет никаким сомнениям, пока ты смотришь на меня вот так. Нежно, пусть и сквозь пелену невыносимой боли. Удивленно, словно не верил, что я вернусь к тебе, но как бы я мог не вернуться? Глупый мой мальчик, глупый. Никогда бы я не бросил тебя окончательно, ни за что бы не оставил в беде и одиночестве, во всем бы помог. И если бы ты позвонил, то я бы рванул тебе навстречу. Снял бы с бортика балкона и баюкал на своих коленях, пока не стихли бы твои рыдания. Но ты заставил позвонить мне другого, а сам… А сам сделал это. Ты ужасный, совершенно невыносимый человек. И я снова хочу злиться на тебя, но не могу. К тому же, у тебя тоже есть причины злиться на меня. Позлимся друг на друга позже, когда будем на равных?
- Немногим больше недели, - отвечаю я, бережно приглаживая пальцами твои волосы. – Я приехал на следующий день после того, что с тобой случилось. Тебе повезло, ты не повредил спинной мозг. Отделался трещинами и ушибами. Повредил позвоночник, но паралич тебе не грозит и это значит, что после лечения ты снова сможешь жить прежней жизнью.
Честно говоря, не знаю, как насчет танцев, но сейчас они так для меня незначительны. Мне важно, чтобы ты дышал. Важно, чтобы говорил и улыбался. Ходил своими ногами, мог обнять меня крепко и устало прилечь головой на мое плечо. И если ты сможешь танцевать, то я закидаю сцену цветами для тебя, как делал это раньше. Я буду первый подскакивать со своего места, чтобы аплодировать тебе, и другие будут следовать за мной. Но знай, что я люблю тебя не за танцы. И если бы тебе (нам) повезло меньше, то я бы сделал все, чтобы раскрасить твою жизнь яркими красками. Я бы носил тебя на руках, я бы бросил все, чтобы быть с тобой рядом и ни за что не позволить тебе одиноко вспоминать былое. Даже если бы танцевать ты мог только повиснув на моей шее тяжестью, я бы ни разу тебе не пожаловался и мы бы танцевали сутки напролет. Правда. Я люблю тебя, малыш. Люблю не за танцы, а за душу твою и человеколюбие, за неуемную энергию и неуклюжесть, за своенравие и ласку. И это никогда не изменится.
- Ты поправишься, а пока отдыхай, - ласково обещаю я, припадая губами к твоему лбу. – Ты будешь ходить. А если будешь ходить, то и танцевать сможешь. И даже если тебе придется учиться этому заново, то я согласен учиться вместе с тобой.

[AVA]http://uploadpic.ru/img/2015-06/03/kj8tm8y303n75qgxpmgkjxqk6.png[/AVA]

Я не хочу оправдываться, знаешь? Это не имеет никакого смысла. Защитная реакция есть у каждого человека, но я не вижу необходимости защищаться и молча киваю на твои немые вопросы. Да, я опоздал. Да, я поступил плохо. Да, я бросил тебя. Ушел, не дав тебе удержать меня за руку и развеять мои сомнения. Я не дал тебе шанса, и я виноват. Не стану оправдываться, потому что не хочу быть еще хуже, чем я на деле есть. А я плохой человек, слишком горделивый может или просто глупый, но и это не делает мне чести. Я не просто плохой, но еще и очень слабый, ибо не сумел превозмочь все, что навалилось на меня снежным комом. Я замерз тогда и не сумел согреться, когда как ты сохранил в себе огонь. Возможно, если бы я смог подождать еще немного, то тогда бы ты бы согрел и меня, но не получилось. И теперь мы будем пожинать то, что посеяли, расплачиваться за свои грехи кровной монетой, попытаемся выстрадать еще один шанс на счастье – не знаю, впрочем, будем мы стараться для нас или для каждого по отдельности. Но пока, обещаю, я буду стараться для тебя. Столько, сколько потребуется, столько, сколько ты сам мне позволишь. Я поставлю тебя на ноги, не пожалев ни сил, ни денег. Я верну тебе веру в себя и счастливое будущее. Я задолжал тебе и сохранил внутри много любви, но обрушить на тебя все сразу я не могу, потому что ты к этому не готов. И потому что так, я боюсь, быстрее настанет роковой момент, когда нам придется сделать какой-то выбор. Мне бы хотелось верить, что ты сможешь выбрать меня, но я не оптимист, а трус, поэтому мне так охота отстрочить день, когда прозвучат слова, которые определят мое (или наше?) будущее. Я буду отдавать тебе долги маленькими порциями, словно наскребая с трудом, чтобы не дать тебе повода думать, что у меня есть сразу и больше. Я буду выдавать ровно столько любви, сколько хватит для того, чтобы тебя согреть. Но ты не думай, что я жадничаю – никогда мне для тебя ничего не было жалко. И сейчас любви во мне столько, сколько хватит на долгие-долгие времена, а если вдруг мой запас уменьшится, то нам уже ничто не сможет помочь. А если в тебе любви не осталось после того, что случилось, то ты сможешь шагнуть в новую жизнь, и меня просто разорвет от невозможности выплескивать то светлое, что ты во мне порождаешь. И тогда белое станет черным, оно заставит меня гнить изнутри и, быть может, уже я шагну с балкона. Но я, в отличие от тебя, ни за что не оставлю себе путь к отступлению. Я не дам никому и шанса меня спасти.
Я многого не сказал тебе вовремя. Признаюсь честно, я был слишком ослеплен своей злостью и обидами, поэтому мне хотелось слегка тебя уколоть. Иногда хотелось сделать это не слегка. Возможно, я пытался тебя проучить или просто хотел достучаться. Мое поведение было омерзительным, но отчасти оно было криком о помощи, я звал тебя, надеясь, что ты меня спасешь. Не знаю, как. Согреешь поцелуем или приведешь в чувство крепкой пощечиной. Тогда язык не поворачивался запросто высказать все, как мы привыкли это делать. Я акцентировал внимание на том плохом, что между нами было, потому был по-настоящему слеп, не видя, как ты пытаешься до меня достучаться. Мы сдались оба. Первым, как водится, ослабил хватку я, а потом уже и у тебя не хватило сил, чтобы держаться за меня крепче. Наверное, ты не раз успел подумать о том, что я разлюбил тебя, но это не так, я повторюсь. Я никогда не переставал любить тебя. Боюсь, я никогда не смогу перестать. И теперь я буду сильнее, чем был, потому что все познается в сравнении. Прозвучит жестоко, но все в этой жизни урок и если я не научусь тому, чему судьба меня учит, то твоя боль будет бестолковой и бессмысленной. Я не могу обернуть время вспять, не могу поймать тебя или хотя бы поменяться с тобой местами, но зато могу воспользоваться знанием, которое получил такой страшной и тяжелой ценой. Кто знает, к чему это приведет? Но это не должно быть зазря.
И ты нужен мне, нужен. Ты был нужен мне прежде, настолько мучительно, что я не выдержал ожидания. Ты нужен мне и теперь. Я не боюсь сложностей, веришь? Я не боюсь. Я готов сражаться за тебя всеми силами, не требуя ничего взамен. И мне все равно, что скажут мои работодатели и «невеста», мне плевать, какая информация просочится в прессу. Хочешь, я отвечу на любой твой вопрос? Задай мне его, и я не поскуплюсь на правду. Главное говори со мной и не отвергай мою искренность, потому что я уже и забыл, насколько сильно я зависим от звуков твоего голоса…
У тебя хороший врач. Тучный, но симпатичный. У него смешные усы и ярко выраженные морщины. Если в этой больнице принято устраивать маскарад в рождественские праздники, то это он примеряет на себя костюм Санты. Тебе нравится Санта, милый? Думаю, что да. Сейчас доктор Санта говорит, как тебе повезло и сыпет светлыми обещаниями, в которых ты вскоре полностью поправишься и сможешь вернуться к своей жизни. Мне нравятся его прогнозы, особенно когда он, наконец, снимает с тебя этот странный ошейник. Еще больше он мне симпатичен, когда разрешает очень осторожно, но прокатиться на инвалидной коляске. Доктор берет с тебя обещание плотно пообедать в обмен на прогулку по небольшому парку, и ты соглашаешься, а я помогаю тебе устроиться удобнее прежде, чем принесут поднос.

[AVA]http://uploadpic.ru/img/2015-06/03/kj8tm8y303n75qgxpmgkjxqk6.png[/AVA]

Я вижу, как тебе не нравится, что я нахожусь с тобой рядом. Это остужает мой пыл, истеричное желание вернуть все на свои места, исправить ошибки и замолить грехи. Я знаю, что есть непоправимые ошибки, они тяжелым камнем, привязанным к шее, тянут на дно и поправлять тут нечего, только захлебываться своим чувством вины, расплачиваться за промахи не монетой, а собственной душой. Я знаю, что есть грехи, которые не замолить. Мой грех перед тобой один из них и, как бы я не старался теперь, прошлого не воротить. Проблемы наши так и останутся висеть в воздухе напоминанием о том, что у нас не получилось. А ты никогда не забудешь, как прошел из-за меня через ад огненной боли, которая поселилась в твоих костях и жилах, раскаленной лавой кипела в голове, а оттуда посылала сигналы в остывшее ко мне навеки сердце. Это ничуть не помогало ему согреться вновь. Каждый раз, когда ты будешь смотреть на меня в будущем, твои кости будут болеть, а сердце – замирать, боясь снова заразиться ядом, которым стала для тебя моя любовь. И не будет никакого «мы», не будет никакого пресловутого будущего. Самое лучшее, что я могу сделать для тебя – это уйти, наконец, из твоей жизни окончательно, оставить зализывать раны в тишине и покое, не терзая твои пальцы поцелуями и уши словами о том, как все в будущем у нас будет хорошо. Не будет. Я лишил нас будущего и, пусть я не готов быть абсолютным жертвенником и признать, что виноват только я, теперь уже нет смысла тешить себя иллюзиями. Знаешь, что? Я проиграл. И, похоже, мне пора перестать махать кулаками после драки.
Считаю ли я тебя виноватым? Да, безусловно. Никогда не бывает виноват один, всегда виноваты оба. И то, что ты прыгнул на асфальт с такой высоты – это тоже твоя вина, черт возьми! Я не сталкивал тебя оттуда, не просил этого, не требовал. От этого не зависело ничего, кроме твоей жизни, и я даже считаю, что ты чертов эгоист, потому что позволил себе прыгнуть вниз. Сорваться так, словно терять тебе нечего, словно никто в этом мире тебя не любит. Ты мог набирать мой номер своими длинными пальцами, мог дышать мне в трубку, мог позвать вернуться или внезапно постучать в мою дверь. Чувствуя себя на краю, ты мог попросить моей помощи и я бы сорвался к тебе в любую точку света, лишь бы прижать к себе и утешить, потому что я люблю тебя, пусть я тоже чертов эгоист. Мы оба многое могли бы. Но каждый сделал то, что сделал и я просто не хочу думать об этом теперь, когда пришла пора разгребать последствия. Я не виню тебя на деле. Я виню себя и по ночам, запивая горе виски, я топлю себя в самобичевании, потому что так легче на утро проснуться с уверенностью, что все можно исправить. Я смотрю в будущее, а ты топчешься на месте. В моих глазах ты можешь видеть любовь и нежность, там плещется чувство вины и еще теплится надежда, а в ответ я вижу лишь то, как ты винишь меня в том, что произошло и вот от этого опускаются руки. Ты не любишь меня больше, я не сразу это разглядел. Ты и себя больше не любишь.
Я стараюсь улыбаться и подбадривать тебя, заверяю самого себя, что мы справимся, но ты даже не представляешь, как больно мне дается эта иллюзия, как сильно я хочу поддаться истерике и отпустить самого себя. Я всегда был слабее, чем тебе казалось. И сейчас я не целее тебя, я тоже разбит и разломан изнутри, моя душа кровоточит не меньше твоей, и иногда я даже чувствую привкус крови на своем языке. Знаешь, почему? Потому что в муке я разгрызаю свои губы, я поедаю себя даже физически, я грызу ночами свои пальцы, чтобы не рыдать постыдно в подушку, в которую я тычусь носом, потому что уже давно не могу заснуть. И теперь, когда я вижу твою истерику, я только усилием воли сдерживаю свою собственную. Впервые, впервые я по-настоящему вижу, как на деле я тебе не нужен. Ты засыпаешь, а я выхожу за дверь, чтобы что есть мочи закричать в коридоре, упасть на колени и заплакать.

Я больше не захожу в твою палату. Твоя мама говорит, что я заставляю тебя нервничать, поэтому будет лучше, если заботиться о тебе будет она. Когда я сидел пару дней назад в коридоре на полу, она обнимала меня и называла сынком, как это было в те далекие времена, когда мы все еще были вместе и счастливы. Она утешала меня, прижимала мою грешную голову к своей груди и гладила по волосам. Нас никто не трогал. Работники больницы, наверное, понимали, почему нам с ней так плохо, а сторонние прохожие, наверное, и вовсе решили, что мы потеряли кого-то близкого. Она твоя мать, она тебя потерять не может, но я потерял и, пожалуй, я действительно оплакивал свою утрату. Но мне не нужно было их сочувствие, я всего лишь хотел напиться, как в старые добрые времена. И я сделал это сразу, как только нашел в себе силы подняться. А утром, терзаемый похмельем, я снова пришел, чтобы сидеть под дверями твоей палаты.
Да, я больше не захожу к тебе ни утром, ни днем, ни вечером, но каждый день я приезжаю, чтобы узнать новости, поддержать твою мать, внести очередной чек за какие-то там процедуры. Мне не жалко ни времени, ни денег, мне ничего для тебя не жалко, да и не смог бы я заняться чем-то другим, когда ты занимаешь все мои мысли. Поэтому я сижу и иногда гуляю по коридору, бывает, выхожу перекурить на улицу или поднимаюсь в курилку. Вчера, когда ты заснул крепким сном, твоя мама тихо провела меня в палату и сказала, что так ты снова словно мальчишка, который был настолько активным в детстве, что все вздыхали с облегчением, когда ты, наконец, засыпал. Я любовался тобой, глотая ком в горле, но стоило тебе зашевелиться, и я поспешил выйти, чтобы не оказаться застигнутым врасплох.
Говорят, я заставляю тебя нервничать. То есть, я плохо на тебя влияю. Так было ли ошибкой то, что я тогда ушел?

[AVA]http://uploadpic.ru/img/2015-06/03/kj8tm8y303n75qgxpmgkjxqk6.png[/AVA]

Где-то я слышал, что любовь предполагает умалчивать о том, что вы уродливы. Воистину так. Для тебя наверняка не секрет, насколько уродлива моя душа, но ты ни разу не сказал мне об этом. Ты был полон веры в меня и в лучшее, когда как я всегда сдавался раньше, чем следовало бы. Твое кредо – доиграть партию до конца, чем бы это не закончилось. Мое – оставить все на середине, когда шансы примерно равны, чтобы не рисковать. Я не горжусь этим, просто не умею проигрывать. Я человек азартный, когда дело касается пятничного покера с друзьями, но я совершенно бестолков в играх любовных. Забываю, когда мой ход, постоянно путаю правила. Мне не хватает выдержки, чтобы справиться с накалом страстей, я постоянно срываюсь на крик, я размахиваю руками, словно полоумный. Это сложное дело, любить. Еще сложнее работать над отношениями и, вопреки всему, оставаться им верным. Погляди на меня! Даже сейчас я оставил человека, который меня любит, в тяжелом неведении жить где-то там, искать меня по притонам, обзванивать морги… А ведь она хорошая женщина. Умная, красивая, смешная. С ней легко засыпать рядом. Ее волосы пахнут медом, а кожа имеет сладкий привкус. И если бы я был более достойным мужчиной, то я бы ценил ее как зеницу ока, носил на руках, чтобы ее нежные ножки не касались этой колючей грешной земли. Но я не смог беречь ее, как и не уберег тебя. Теперь твои ноги болят, они горят в адском пламени, которого ты не заслужил, пока я, живой и здоровый физически, гнию изнутри день ото дня. Я уродлив. И то, что хорошие люди меня любят – это страшная и непростительная ошибка.
Я много пью и мало сплю. Под моими глазами залегли страшные синие тени. Когда-то ты говорил, что тебе нравится цвет моей кожи, так вот теперь он серый. Я словно умер на прошлой неделе и остался ходить по земле живым трупом. Чувствую я себя примерно так же. Мое небритое лицо больше не узнают папарацци, я снова неизвестен. Жаль, что не молод, не красив и не полон сил. Зато влюблен и сам себя за это ненавижу. Моя любовь – твое проклятие. Она разрушала тебя день ото дня, она убивала твои улыбки, стирала их с лица, словно черным волшебством. Ты боролся, своими светлыми силами ты возвращал ее на место, говорил, что не сдашься и не позволишь сделать это мне. Глупец. Тебе нужно было бежать от меня. Отращивать щетину, менять имя, скрываться. Купить новую одежду и одеколон, чтобы я не нашел тебя, как адская ищейка, по запаху. Ты всегда принимал мой яд с благодарностью, радовался этому, словно новорожденный щенок, не понимая, что он убивает тебя. День за днем, ночь за ночью я разрушал тебя, ломал, портил, словно ненавидел твое совершенство и хотел искоренить все хорошее. Я ведь недостоин такого мужчины, я знаю это. И осознавая это, я словно бы хотел тебя испортить для себя. Сделать идеальным по своим стандартам, чтобы смотреть на тебя и не думать, как ты хорош и как я тебе не подхожу. Теперь ты сломан и ненавидишь меня, а я хочу забрать твою боль себе навсегда.
Скажите мне, где продать душу дьяволу, и я сделаю это. Пусть он подавится этими чернотами, поглотит в себя все то темное, что во мне есть: зависть, ревность, злость, жадность, эгоцентризм, лицемерие и гордыню. И я готов пожертвовать собой, если тебе будет подарено новое начало, где ты встанешь на неожиданно здоровые ноги, вытянешься во весь свой немалый рост и, стоя перед зеркалом обнаженным, не найдешь на своей мягкой шелковистой коже ни одного шрама. Я готов, если сердце твое будет биться ровно, а душа звонко петь от счастья. Если твое лицо будет озарять эта широкая улыбка, которая и стала причиной всех твоих бед. Именно в нее я влюбился. Улыбнувшись мне, ты подписал свой приговор. К хорошему всегда тянется плохое. Чистое всегда пачкается. Но как бы мне хотелось это изменить! Как бы мне хотелось самому для тебя стать светлым и лучшим.
Я даже пытался.
Неудачник.
Я так и не разобрался, любит меня твоя мать или ненавидит. Она обнимала меня в самые тяжелые моменты, напоминала, когда пора было покушать, одалживала свои тонкие ароматизированные сигареты, когда я рассеянно искал свои по карманам. В ее красивых глазах я видел искреннее сочувствие, словно она все знала, понимала и сопереживала вместе со мной. И вместе с тем иногда я чувствую, как я ей не нравлюсь. Когда я возвращаюсь ранним утром, она оценивающе окидывает меня взглядом, словно видит впервые, и только к завтраку признает во мне своего. Теперь, когда она выходит из палаты уставшей и словно бы недовольной, она приглашает меня туда без особого энтузиазма. И я мешкаю, не зная, хочу ли отказаться. Я мог бы сбежать от тебя и снова обмануть ожидания. Разбить сердце, надеясь, что ты вынесешь этот последний удар и сможешь зажить снова, выкорчевав из себя с корнем нашу больную любовь. Или я мог бы зайти, чтобы сжимать твои нежные пальцы своими грубыми, целовать их и молчаливо просить прощение за то, что простить априори невозможно. Выбор несладкий. Особенно, когда она смотрит на меня так пытливо.
Но я, конечно, как человек слабый и зависимый, поднимаюсь со скамейки, чтобы зайти к тебе. Я рассматриваю тебя, наверное, грустно, выгляжу и пахну, вероятно, хреново, словно бродячий пес. И точно как пес я льну к твоей ладони, тянусь за лаской так честно и искренне, потому что я безумно по тебе скучаю.
Каким бы уродливым я ни был, я все равно тебя люблю.

[AVA]http://uploadpic.ru/img/2015-06/03/kj8tm8y303n75qgxpmgkjxqk6.png[/AVA]