Почему она ушла?
Этот вопрос не дает ему покоя. Холод пробрался в его естество, замерзли мысли и чувства. С каждым шагом вперед он слышит странное дребезжание, кажется, что еще чуть-чуть и он распадется на льдинки. Тогда уже ничто ему не поможет.
Кэрол была целым миром. Она точно знала, что ему нужно и когда. Она понимала его, поддерживала, сохраняла тепло домашнего очага и спасала от любых сомнений. А потом она ушла к этому грязному негритосу, воплощению типичного представителя гетто, ведомая не то безысходностью, не то его большим членом. У черных ведь огромные члены. Во всяком случае, так говорят. Она забрала с собой дочку и теперь этот грязный урод трогает девочку своими ручищами, может быть даже просит называть себя папой, а ночами он трахает Кэрол, которая не должна принадлежать ему. Она слишком светлая для него, и кожей, и душой. Эта женщина слишком хороша для этого нигера. Она заслуживает лучшего и Брюс, будь он неладен, хочет дать ей это лучшее. Он вернет жену, и дочку, стоит только получить повышение. Тогда он будет детективом-инспектором, равным занозе Тоулу. Тогда старик может бросить полицию, где никогда ни на что не годился, и отправиться писать свои тупые, бессмысленные сценарии, как мечтал об этом всю свою никчемную жизнь. А Брюс хороший коп, он справится с новой должностью. Да это как два пальца… И тогда Кэрол вернется. Точно вернется.
От чулок чешутся ноги. Как только женщины терпят этот ужасный зуд? Брюс любил чулки на своей жене, но надевал их сам только потому, что они немного согревали. Не ноги, но душу. С каждым предметом одежды, он снова становился все ближе к своей жене, он чувствовал, как она снова оказывается рядом. Буквально оживает в нем. Каждый раз он сходил с ума от запаха, от прикосновения ее одежды к собственному телу, от ее нежной помады на губах… Волосы парика были жестче, чем ее шелковистые натуральные кудри, но это было не так важно. Брюс готов был стерпеть и парик, и щекочущиеся чулки, и дурацкие каблуки. Лишь бы снова ощущать Кэрол рядом. В себе. Так, как когда они трахались ночами напролет, сливаясь в одно целое.
Брюс немного торопился, спотыкаясь в неудобных туфлях, к которым все никак не мог приноровиться. На самом деле, торопиться ему было некуда, он просто спешил покинуть свой район и выбраться в центр города. Он ненавидел оставаться дома в полном одиночестве, а потому как можно больше времени старался проводить вне своей квартиры. Напивался в барах, ходил в стрипклубы, иногда снимал девчонок и приводил их к себе, но никто в полной мере не мог удовлетворить его потребности. Наполнить чем-то большим, чем вожделением, ведь после оргазма все кончается, а пустота только умножается внутри. Спускать хорошо, Брюсу нравится спускать. Он любит спускать с женщинами, с мужчинами, в одиночку, под порно, читая рассказы, да даже просто фантазируя. Какому нормальному мужику не нравится кончать? Но каждый мужик нуждается и в чем-то большем, а этого большего у Брюса не было, потому он бестолково метался с места на место, не в силах понять, что от себя невозможно сбежать.
Прислонившись к стене дома, Брюс воображал себя доступной женщиной и усмехался своим мыслям. Да кому может понравиться такая женщина? Вот Кэрол бы имела успех на улице. Она бы имела успех в любой сфере человеческой деятельности, потому что она удивительная, а он хороший коп, но стать достойной куртизанкой, у него шансов нет. Да и не то, чтобы ему очень хотелось, просто поразвлечься всегда можно. На улице ночь, планов у него нет, а одет как на парад, в дорогое пальто и красивое платье. Напугает пару водителей, услышит несколько нелестных, растерянных отзывов от мужчин и после пойдет дальше, быть может, найдет себе еще какое-нибудь развлечение или вернется домой и позвонит Банти, расскажет, как хочет драть её округлую задницу на виду у ее муженька-мямли. Наверное, Банти по нему соскучилась, ведь настоящего мужика у нее под рукой нет. Сначала она возмущалась из-за этих звонков, а теперь скользила пальцами по своей промежности, беззастенчиво ловя кайф от телефонных развлечений. Ну и славно.
Первые две промчавшиеся мимо машины не остановились, хотя вторая сначала заинтересованно притормозила, но водитель, видимо, передумал. Зато водитель третьей тачки остановился и приоткрыл окно, а Брюс, сдерживая гогот, подошел к нему и наклонился к окну, хлопая густо накрашенными ресницами. Мужик оказался не из слабаков и принял условия игры, кивнул на заднее сидение своей машины, приглашая. Извращенец. Грязный, гнусный извращенец. Педик. Любитель бородатых женщин. Брюс пожал плечами и сел в машину, но только не на заднее сидение, а на переднее. Все знают, что его занимают или друзья, или жены, или любовницы, или проститутки. Брюс не считал себя проституткой, но тоже принимал правила новой игры. По крайней мере, теперь ему не придется думать, чем занять эту ночь.
Смотря в окно, он молчал и раздумывал, понравился бы Кэрол этот мужчина? Он, конечно, не черный, но красивый. Есть что-то в его манере привлекательное. Достаточно ли этого, чтобы подставить ему жопу? Брюс задумчиво почесал щетинистый подбородок.
[NIC]Bruce[/NIC]

Какая она, правда? Правда – это когда посреди кромешной тьмы, в которой ровным счетом ничего не видно, вдруг загорается яркий свет. Ты закрываешь глаза, отчаянно жмуришься, прячешь лицо в ладонях, но этот свет все равно ослепляет, проникая, казалось бы, даже сквозь пальцы. Это больно и неприятно. Зато как прекрасно жить во лжи! Как приятно думать, что все хорошо, сидя на заднице ровно и мечтая о дальних далях, всевозможных благах, подарках судьбы, теша себя мыслью о том, что вот ты – достоин. Грин за соседним столом, такой же скучный клерк, как и ты сам, не очень достоин, но твое будущее – это будущее Великого. Это обязательно свершится когда-нибудь потом. Не так уж важно, что ты в самой жопе, в такой же огромной, как жопа твоей жены, которая уже давно перестала ухаживать за собой, потому что ее-то жизнь вполне сложилась. Ей не нужны были дальние дали, ей нужно было выйти замуж, а там уже можно расслабиться, перестать бриться и отсасывать, круче рожать детей и орать на них дурным голосом. Ее идеалы – это весить за сотню килограмм  и смотреть мыльные оперы по телевизору, запихивая пухлыми пальцами в рот очередное пирожное, пока дети по садикам-школам-факультативам, а ты сидишь на жопе в своем офисе и мечтаешь о дальних далях. Почему бы тебе не брать пример с нее? По крайней мере, это вполне реально, ты можешь наглядно созерцать свое потенциальное будущее и стремиться к нему, изредка даже прикасаться, если дрочить в машине надоест, а ты будешь достаточно пьян, чтобы найти среди жира и зарослей нужную дырку.
Что же до правды Брюса Робертсона, то где-то внутри он понимал, насколько идиотское у него положение. И изредка наступали мгновения чистого озарения, когда он понимал гораздо больше. Случалось это обычно поздним вечером, когда Брюс, просматривая очередную порнушку, кончал себе в ладонь и вдруг понимал, что он может трахать страшных жен хоть всех своих коллег, может звонить Банти хоть пять раз в день, но это никогда не поможет ему вернуть жену. Кэрол полюбила веселого парня с амбициями, каким он был когда-то, а не наркомана-пьяницу-сексоголика-с-психическими-отклонениями, да еще и неудачника, каким он был сейчас. Он отвратителен, а она никогда не любила отвратительное. Эта женщина искала светлое и лучшее во всем столько времени, сколько могла, но Брюс довел ее, и тогда она нашла больше света в негре, чем в собственном муже.
Иногда озарение настигало его ранним утром, после бессонной ночи, когда было особенно тоскливо и тяжело. Тогда Брюс даже думал, что пора остановиться, вытряхнуть из карманов все таблетки, смыть их в унитазе, отказаться от выпивки с ненавистными коллегами вечером, перестать надевать одежду жены и сжечь ее вовсе к чертовой матери, чтобы не было даже соблазна, а вместе с этими тряпками все кассеты и журналы с порнухой. Он твердил себе, что нужно перестать трахаться, подобно одержимому, и даже дрочить лучше перестать, дабы не будить собственное безумное либидо. Все силы нужно отдать работе, расследовать убийство этого несчастного азиата, получить повышение и после попытаться доказать Кэрол, что он достоин нового шанса. Брюс ведь был тем веселым парнем, которого она полюбила! Это он был тем хорошим мужиком, за которого она пошла замуж и он был хорошим отцом для своей дочери! Она должна поверить в него и тогда все будет хорошо, так ему казалось. И Брюс плакал в такие моменты, растирал по лицу сопли и даже поднимался на работу с мыслью, что новый день будет разительно отличаться от предыдущего, но…
Брюс не был пьян, когда садился в чужую машину, прекрасно понимая, чего от него ожидает водитель. Он ведь притворялся проституткой, все знают, чего ждут от проституток. Конечно, Брюс немного выпил в обед на работе, но этого было недостаточно, чтобы лишиться рассудка, да и давно это было даже для ощущения горечи в горле. Он не был обдолбан. В кои-то веки он был практически трезв и шел на совершенно идиотский поступок, несмотря на правду о себе, не думая о своих планах на лучшую жизнь, не мечтая о Кэрол и даже не ища себе оправданий. Впрочем, садясь в машину, Брюс еще не решил, что именно собирается делать. Отсасывать этому красавчику-извращенцу? Щекотать его голые бедра своей грубой щетиной? Трахаться с ним всерьез, как делают это педики? Или, может быть, подурачить его, а то и вовсе подраться? Почему бы и не подраться? Драться бывает неплохо, правда тогда надо будет сразу скинуть туфли, чтобы каблуки не мешались. Этот мужчина не выглядел слишком уж сильным, не сильнее Брюса, который умел драться и в особом настроении делал это хорошо. Они примерно в одной весовой категории. А на стороне Робертсона еще эффект неожиданности.
И нет, Брюсу не было стыдно за себя, свой внешний вид и свое поведение. Ни капли. Ему даже нравилось то, что происходило. Он больше не думал о Кэрол (не думать о ней было великим благом, потому что тогда боль отступала, и приходило что-то еще), не вел внутренние монологи от ее лица. Он оказался поглощен происходящим в конкретный момент, а стыд он считал непозволительным имуществом для современного мужчины. Брюсу казалось, что совесть – это как стальные кандалы, нерушимые наручники, намордник с кляпом. Разве с этим можно жить? А даже если и можно, то где взять, если в стандартной комплектации совести не оказалось? Бред. Брюсу не было стыдно, ему хотелось, чтобы ситуация разворачивалась и дальше.
Что ж, он принимал правила игры, потому что иначе она бы закончилась слишком быстро, а новой пока не предвиделось, ночь ведь длинная. Но принять их безоговорочно было бы оплошностью, потому Брюс вносил коррективы. Для начала он сообщил, что не является проституткой, следовательно, никакого секса за деньги. Конечно, сначала он подумывал содрать с извращенного любовника плату за моральный ущерб (все-таки задницу Брюс подставлял нечасто, совсем никогда, если честно), но после решил, что ему необходимо оставить при себе достоинство. Так что если давать в задницу, то только по сугубо личному желанию без всякой оплаты, как это обычно делают люди, когда их желания обоюдны. Ему показалось, что продавать собственную жопу - совершенно омерзительно. Даже продавать друга не так омерзительно, как продавать собственную задницу. К тому же, это позволит им быть практически на равных, Брюс не окажется «обслуживающим персоналом» и не будет обязан безоговорочно подчиняться. Он не исключал возможного удовольствия от подчинения, но решил, что слишком много экспериментов за одну ночь – это не лучшая идея. Тише едешь – дальше будешь.
Брюс уже трогал чужие мужские члены. Несколько раз он забредал в гей-клубы, где снимал себе мальчиков и драл их где-то там неподалеку, в подворотнях, туалетах, секс-коридорчиках. Женщины нравились ему больше, у них были сиськи и приятно округлые бедра, они стонали сладко, смотрели так восхищенно, если все удавалось, а еще питали какие-то надежды… Но всем хочется разнообразия и мальчики Брюса интересовали как раз в этом качестве. Это как если ты любишь мясо, но раз в месяц позволяешь себе ужин морепродуктами. Ничего особенного и извращенного.
Однако снизу он никогда не оказывался, и не зря ранее употреблялось слово «мальчики», а не «мужчины», поэтому общество нового знакомого было совершенно новым, и Брюс не знал, чего ему ожидать. Но позволял подрачивать себе, подрачивал и сам, разглядывая новоявленного любовника так близко, жарко вздыхая в его губы.
- Удовольствие. – Шепнул он негромко, отвечая на вопрос, который, быть может, уже и не требовал ответа. – Страсть.
Немного подумав, Брюс все-таки скользнул ниже и уткнулся носом в пах незнакомца. Расстегнул его брюки умело, и освободил член, крепко обхватывая его пальцами, вбирая в рот влажную головку. Глотать он не любил, отсасывать тоже не особенно, но почему бы не заказать новых блюд из морепродуктов, когда от мяса уже тошнит?
[NIC]Bruce[/NIC]

Вот так все и происходит в этой жизни, Брюс. Ты привык ебать, но на этот раз выебли тебя, а ты и рад стараться. Что это за совершенно блядские стоны? Что за вольности ты позволил этому мужику? Засосами он останется на твоем теле на несколько дней, синяками на бедрах на неделю и зудом в заднице, казалось, еще на целую вечность. Может, стоило содрать с него несколько сотен баксов за физический и моральный ущерб? Ну там… на сигареты, виски и заживляющую мазь для задницы. Интересно, поняла бы аптекарша, попроси он у нее мазь для задницы? Зайди он в таком виде в круглосуточную аптеку и попроси помощи от профессионалки? Не анальной, но фармацевтической. Нет, должно быть. Придется обойтись сигаретами и виски.
Да ты настоящая шлюха, Брюс. Настоящая блядь. Ты надел одежду лучшей женщины этого мира, а вел себя, как самая худшая. Падшая. Быть ниже, чем ты этой ночью, наверное, просто нереально. Зачем ты сделал это с собой, а, Брюс? Как тебе теперь только совесть позволит ржать над пидарами во время вечерних посиделок с коллегами в баре, куда ни один педик не сунется? Ни один, кроме тебя. Что, ты не педик? А кто тогда подставлял задницу так самозабвенно, превозмогая адскую боль? Кто прогибал спину, как послушная кошка, когда чужой мужик натягивал тебя, словно имел на то всякое право? Ты. Это был ты, Брюс. И не о чем теперь спорить, не о чем больше думать. Тебе понравилось. Тебе понравилось, как он вел себя с тобой. Понравилось, что он не считался с твоим мнением и ни на секунду не позволил руководить, потому что он самец, он ебарь, а ты шлюха, давалка, блядь. Он порвал твои чулки и кончил тебе в рот. Не о чем тут говорить.
Чем же он очаровал тебя, Брюс? Своей красотой или мужественностью? Деловитым отношением к разовому, грязному, отвратительному перепиху? Тем, что поставил тебя на колени, как привык ставить всех ты? Жаль, что не придушил, как ты любишь. Впрочем, тебе и без того было достаточно ярко, достаточно остро, очень кайфово. А я знаю, чем он заворожил тебя, Брюс. Не своим ладным телом, не широкими плечами и узким станом. Не звуками голоса с очаровательной хрипотцой. Не большим, ровным членом, который тебе, давай будем честны, даже понравилось брать в рот. Принимать его в задницу тебе понравилось не сразу, но ты зашел слишком далеко, чтобы остановиться. А все почему? Почему, Брюс? Потому что ты мог не думать. Он избавил тебя от душевной боли, от твоих внутренних терзаний и сомнений, от мыслей о Кэрол и ее счастливой жизни без тебя. О счастливой жизни всех людей этого мира, потому что в их жизни ты еще не успел вмешаться, там ты еще не успел нагадить. Признайся, Брюс, гадить и портить ты умеешь лучше всего. И еще никто, никто, кроме этого мужика, не относился к тебе соответственно. Перед ним не нужно было притворяться, да? Не нужно было думать ни о чем. Просто позволить ему сделать с тобой, все что вздумается, потому что пока он продолжает, ты словно бы немного лучше, чем ты есть. Как парадоксально, но факт на лицо. Забытье. Вот чего тебе хотелось. Не члена в задницу, а по-настоящему забыться, потому что ты уже настолько приноровился к своему образу жизни, пропахшему гнилью, что тебя не берут ни алкоголь, ни наркотики. А он взял и вуаля, каждый из вас получил то, чего хотел. Только вот теперь ты снова думаешь.
Да и вообще тебе уже пора домой, Брюс.
Вы кончили.
Брюс выбрался из постели сразу, как все закончилось. Любовник, видимо тоже не любитель валяться в постели в обнимку, скрылся за дверями уборной. Пройдясь по комнате, не трудясь натянуть на себя хоть что-то, Брюс осмотрелся и устроился в кресле, закинув ноги на подлокотник. Из пальто он перед этим добыл свои сигареты с зажигалкой и, не спрашивая разрешения, закурил, выдыхая дым в потолок. Пепел стряхивал в почти опустевшую пачку, портя оставшиеся пару сигарет, ну да ничего, он, как выяснилось, совсем не брезгливый. Пепел можно сдуть, зубы можно почистить, а задницу – подмыть. Не велика проблема.
Проблема заключалась совсем в другом. А именно в том, что любовник хорошо над ним потрудился и напрочь избавил от желания быть женщиной. Брюсу не хотелось снова облачаться в тряпки, которые были на нем этим вечером. Сидя в кресле абсолютно голым и ни капли неприкрытым, он, по крайней мере, наглядно видел свою мужественность. Но домой нагим не отправиться, а домой было уже как раз пора. Затушив окурок о пачку, Брюс лениво потянулся и, чертыхнувшись, поднялся. Видимо, последствия анального опыта еще не один день будут напоминать ему о себе. Неторопливо одевшись, он сунул растрепанный парик в карман пальто и отправился к выходу, где влез в туфли босыми ногами. Хлопнув за собой дверью, он отправился домой.
И вот он снова идет по улице, спотыкаясь на каблуках. Редкие, очень редкие прохожие шарахаются от него, а Брюс немного оттого веселится.
- Я кошмар этой ночи! – орет. – Я ужас, летящий на крыльях ночи!
На утро он чувствовал себя не очень. Не очень – это когда обычное утреннее состояние «хуево», а тут – еще хуже. Но уважительной причины отлынивать от работы не было. Конечно, порыв позвонить Тоулу и сообщить, что его всю ночь драли в задницу, у Брюса случился, но потом он поразмыслил и все-таки поднялся с постели. В обед он подлечился виски, сбегав в бар на углу, так что после обеда чувствовал себя гораздо лучше.
А потом случилось это…
[NIC]Bruce[/NIC]